– Продавать всегда дороже, чем купил.

Сантэн одобрительно кивнула.

– А еще ты должен покупать, когда все продают, и продавать, когда все покупают. Хорошо. – Она встала. – Сейчас глоток свежего воздуха – и переодеваться к обеду.

На балконе она обняла сына за плечи, и для этого ей пришлось потянуться вверх.

– Когда приедем на шахту, будешь по утрам работать с доктором Твентимен-Джонсом. После полудня ты свободен, но по утрам – на службе. Я хочу, чтобы ты знал шахту и все виды работ на ней. И, конечно, я буду платить тебе.

– Это не обязательно, мама.

– Еще одно золотое правило: никогда не отказывайся от справедливой оплаты.

Всю ночь и весь следующий день они ехали на север по обширным, сожженным солнцем равнинам. На пустынном горизонте возвышались голубые горы.

– Мы будем в Виндхуке сразу после заката, – объяснила Сантэн. – Я договорилась, что наш вагон переведут в спокойный тупик, мы в нем переночуем, а утром выедем на шахту. С нами обедают доктор Твентимен-Джонс и Абрахам Абрахамс, поэтому нужно переодеться.

Шаса без пиджака стоял в своем купе перед длинным зеркалом, сражаясь с галстуком-бабочкой: он еще не вполне овладел искусством завязывать его. Вдруг он почувствовал, что вагон замедляет ход. Локомотив дал длинный гудок.

Шаса в приливе возбуждения посмотрел в открытое окно. Поезд пересекал отрог холмов над городом Виндхуком, и Шаса увидел огни фонарей. Город был величиной с один из пригородов Кейптауна, и освещены в нем были только несколько центральных улиц.

Когда показались окраины города, поезд пошел совсем медленно, и Шаса ощутил запах древесного дыма. Потом он заметил у самой железнодорожной линии что-то вроде лагеря под колючими кустами. Он высунулся из окна, чтобы лучше видеть, и разглядывал жалкие хижины, окутанные дымом костров и сгущающимися сумерками. К нему была обращена кое-как намалеванная надпись, и Шаса с трудом прочел: «Ваал-Харц? Дьявольщина, нет!» Смысла это не имело. Он нахмурился и заметил возле надписи две фигуры, глядевшие на проходящий поезд.

Из двоих ниже ростом была девочка, босоногая, в мешковатом платье на хрупком теле. Она его не заинтересовала, и он перенес внимание на более высокую и крепкую фигуру рядом с ней. И сразу отшатнулся, потрясенный, разгневанный. Даже при скудном свете он узнал серебряную копну волос и черные брови. Они смотрели друг на друга: мальчик в белой рубашке с бабочкой в освещенном окне и мальчик в пыльном хаки. Но вот поезд миновал это место и скрыл их друг от друга.

– Дорогой…

Шаса отвернулся от окна и увидел мать. Этим вечером она надела топазы и голубое платье, легкое и светлое, как древесный дым.

– Ты еще не готов, а мы через минуту будем на станции. Что ты сделал с галстуком! Иди сюда, я помогу.

Она стояла перед ним и ловкими пальцами искусно завязывала галстук, а Шаса пытался подавить гнев и ощущение неполноценности, которые вызвал у него один вид того мальчика.

Машинист локомотива перевел их с общего пути на тихий участок за железнодорожными мастерскими и отцепил вагон у платформы, на которой уже стоял «форд» Абрахама Абрахамса. Сам Эйб поднялся на балкон, как только вагон остановился.

– Сантэн, вы прекрасны, как никогда.

Он поцеловал ей руку, потом расцеловал в обе щеки. Небольшого роста, как раз с Сантэн, с живым выражением лица и быстрым внимательным взглядом. Его уши всегда были насторожены, как будто он слышал звуки, которых не слышал больше никто.

Запонки у мистера Абрахамса были из бриллиантов и оникса, смокинг экстравагантного покроя, но это был один из самых близких Сантэн людей. Он был рядом с ней, когда все ее состояние чуть превышало десять фунтов. Он оформил ее заявки на шахту Х’ани и с тех пор вел все ее юридические и большую часть личных дел.