Четверка траулеров выстроилась вокруг пойманного косяка, и, лихорадочно работая, матросы склонились к сети и начали ее вытягивать.

Фут за футом выбирали они сеть, по двенадцать человек на каждом траулере, и даже Манфред занял место рядом с отцом. Они хмыкали, крякали, кряхтели и потели, вновь и вновь обдирая до крови руки, когда рыба рвалась в сторону, их спины и животы обжигала горячая боль, но медленно, по дюймам, люди покоряли огромный косяк, пока верхняя его часть не вышла из воды. Верхние слои рыбы беспомощно бились и высыхали на плотной массе, которая продолжала давиться и гибнуть в глубине.

– Вычерпывайте! – крикнул Лотар, и по три человека на каждом траулере извлекли из стоек возле рубки большие сачки на длинных рукоятях и отнесли их на палубу.

Сачки были той же формы, что для ловли бабочек или как те маленькие сети, которыми дети ловят в заводях на берегу моллюсков и крабов. Но ручки у них были длиной тридцать футов, и каждый сачок мог за один заход захватить до тонны рыбы. В трех местах к стальному кольцу, которое окружало вход в сеть, крепились манильские тросы, другой конец тросов уходил к лебедкам, с помощью которых поднимали и опускали эти сачки. Благодаря ряду более мелких колец сеть сверху можно было приоткрывать и закрывать так же, как закрывалось дно большой сети.

Пока сачки устанавливали, Лотар и Манфред открывали трюм. Потом бросились на свои места: Лотар к лебедке, а Манфред к кошельковому тросу сачка. С грохотом и скрежетом Лотар поднял сачок на грузовой стреле высоко в воздух, а три человека у ручки повернули его за борт и повели к массе бьющейся рыбы. Манфред дернул кошельковый трос и закрыл дно сачка.

Лотар повернул рычаг лебедки, и сачок со скрежетом и скрипом снова опустился – в серебряную массу рыбы. Три матроса всей тяжестью навалились на ручку, погружая сачок в живую мешанину.

– Поднимаем! – крикнул Лотар и переключил рычаг лебедки на движение вперед. Сачок, загруженный почти тонной прыгающей, бьющейся сардины, пошел вверх. Манфред упрямо держался за кошельковый трос. Сачок повернули и поставили над трюмным люком.

– Отпускай! – крикнул Лотар сыну, и Манфред выпустил трос. Дно сети открылось, и тонна сардины устремилась в открытый трюм. От такого грубого обращения с рыб слетали крошечные чешуйки и, как снежинки, осыпали людей на палубе, сверкая на солнце розовым и золотым.

Сеть опустела, Манфред дернул трос и закрыл ее, и матросы снова повернули сачок за борт; лебедка заскрипела, проворачиваясь в обратную сторону, и сеть опустилась в косяк. Ту же последовательность действий повторяли на всех трех траулерах, матросы у ручек сачков и у лебедок напряженно работали, и каждые несколько секунд из сачков в ждущие трюмы устремлялись новая тонна рыбы с морской водой и облака чешуек.

Работа была тяжелейшая, однообразная; всякий раз, как сачок повисал над палубой, матросов окатывало ледяной водой и осыпало чешуей. Люди у сачков начали ошибаться от усталости. Капитаны меняли их, не нарушая ритма: повернуть-поднять-опустить; матросы сменяли тех, кто работал у основной сети, и только Лотар оставался у лебедки, высокий, внимательный, неутомимый. Его светлые волосы, покрытые рыбьей чешуей, блестели на солнце, как огонь маяка.

– Серебряные трехпенсовики. – Он улыбался, глядя, как рыба наполняет трюмы всех четырех траулеров. – Не рыба, а блестящие трехпенсовики. Сегодня мы всю палубу покроем тики.

«Тики» – так на жаргоне обозначалась монета в три пенса.

– Грузим на палубу! – взревел он через уменьшающееся кольцо верхней части сети туда, где за лебедкой работал Сварт Хендрик, голый по пояс и блестящий, как полированное черное дерево.

– Грузим на палубу! – крикнул Хендрик в ответ, радуясь возможности продемонстрировать всему экипажу свою невероятную физическую силу. Трюмы траулеров уже заполнились, в каждом было не меньше ста пятидесяти тонн рыбы.