Бородатый мастер пояснил великому князю Ивану:

— Медь с оловом варить и известью продуть мудрено. Что к чему, знать должно и время угадать, чтоб не переварить или недоварить. Сие же варево бронзой зовётся…

Мастер провёл молодого князя под навес, где несколько рабочих перемешивали лопатами гору земли с песком.

— Перелопатить — уменье надобно, — пояснил мастер, — чтоб опока не рыхлая была и не ноздреватая, ко всему не слабая да воздух вбирала. Тогда пушка крепка будет…

С пушкарного двора князь Иван завернул на пороховое подворье.

Между Кремлём и Охотным рядом и от них по правую и левую руку не один пруд. На плотинах рубленные из вековых брёвен водяные мельницы: на одних зерно мелют, на других кожи чинят, а на речке Яузе пороховая мельница. Не слезая с седла, позвал князь мастера, рыжебородого, чуть косившего левым глазом старика.

— Шесть бочонков с огневым зельем погрузишь, Силантий. Да гляди, чтоб по бочонку на телегу и от дождей берегли. Дорога дальняя предстоит…

Уже въезжая во Фроловские ворота, сказал Саньке:

— Государь на Покров рать на Новгород поведёт, а я с князем Андреем Меньшим Москву от татар стеречь буду.

Месяц стягивались полки к Москве. Становились на Ходынском поле, шатры ставили, палатки, рубили ветки, делали укрытия.

Приезжал князь Иван, встречал отряды ополченцев. Говорил:

— Не за Москву радеть идёте, а за правду, за дело наше, чтоб Русь крепла и единой была.

В дворянском полку и Александр, сын Гаврилы. Приятно князю Ивану зреть, как Санька на коне красуется в рубахе кольчужной, короткие рукава синевой отливают, а боевой шишак блестит. Подумал, давно ли они с Санькой голубей гоняли.

Молодой великий князь поле Ходынское объезжал, глаза светились радостно: большое воинство собирается. По всему полю костры горят, в больших казанах еда варится, а ратники своими делами занимаются: кто одежду чинит, кто саблю точит, а кое-кто броню примеряет.

Князь видел, как подходят ополченцы из дальних уделов, к своему обозу льнут. Видать, не слишком чужим доверяют.

Явились вятичи и пермяки в посконных рубахах и войлочных колпаках. На сотниках куртки толстые, панцири кожаные, а у воеводы колонтарь — кольчуга пластинчатая.

У вятичей и пермяков мешки за плечами, а в них по паре лаптей новых. Ратники посмеивались:

— За дорогу истопчем!

О своём вооружении, дедовских копьях и дубинах-шестопёрах, говорили серьёзно:

— Мы ребята вятские, хватские.

Что ни день, бывал на Ходынском поле и главный воевода Даниил Холмский, боярин строгий, однако сбором рати довольный. Считал, к концу лета полки будут готовы к походу.

Приезжал и Иван Третий. Молча объезжал он Ходынское поле, с высоты коня смотрел, какое воинство поведёт на Новгород, хмыкал, и молодой князь Иван не мог понять, доволен отец или нет.

А государь не спешил, «повременим» говорил. Всё ждал, что одумаются новгородцы, с повинной явятся. Князь Иван высказал опасение, не запросили бы новгородцы подмоги у Литвы, не призвали бы князя Казимира: слишком крепкая боярская партия в Новгороде. Об этом ли не знать ему, дважды побывавшему в Новгороде.

В думной палате в мерцании восковых свечей, горящих в медных поставцах, государь Иван Васильевич с сыном, великим князем Иваном Молодым, совет держали. Иван Васильевич восседал в кресле из чёрного дерева, отделанном дорогими каменьями и золотом. Молодой великий князь Иван сидел чуть ниже отца в кресле из красного дерева, золотом окантованном. Третье, такое же, по правую руку от государя — для митрополита.

Иван Васильевич, закончив совещаться с сыном, барабанил костяшками пальцев по подлокотнику. Он думал сейчас о том, что в этом кресле сидели его отец и дед, великие князья московские. А вдоль стен на скамьях рассаживались бояре, совет с великим князем держали.