Кроу позвонил. Массивная дверь открылась подозрительно быстро, и в проеме показалось сперва бледное, осунувшееся лицо Джулиана Карстерса, а затем уж и он сам. Титус ожидал увидеть совсем другого человека. И верно, внешность хозяина дома была такова, что даже та малая толика воодушевления, которая еще оставалась в нашем герое, мгновенно угасла. Короче говоря, своим видом Карстерс мог испугать кого угодно.

Без каких-либо любезностей, даже не протянув руки, Карстерс повел молодого человека по мрачным коридорам особняка в гостиную — темную комнату, где тени, казалось, были нарисованы прямо на дубовых панелях. Хозяин включил тусклую лампу, которая все равно не сумела разогнать царивший здесь полумрак — и уж тем более запаха пыли и плесени. Лишь тогда Карстерс представился и предложил юноше присесть. Руки для приветствия он, однако, так и не подал.

Даже такого скудного освещения хватило, чтобы Кроу хорошенько разглядел внешность своего работодателя. Увиденное не внушало особой радости. Карстерс оказался высоким и худым, едва ли не истощенным мужчиной, с широким лбом, копной густых темных волос и кустистыми бровями. Его бледность удивительным образом сочеталась с царившей в доме атмосферой заброшенности. Прибавьте к этому впалые щеки и сутулые плечи — и вы получите человека, которому на вид можно было дать от семидесяти пяти до восьмидесяти лет, если не больше. Что-то в Карстерсе наводило на мысли об искусственно замедленном старении, как то обычно бывает при виде мумий, выставленных в музее.

Однако, приглядевшись повнимательнее к его лицу (разумеется, украдкой), Кроу обнаружил оспины, трещины и морщинки, которым не было числа. Казалось, либо Карстерс жил сверх положенного ему времени, либо сумел многое втиснуть в отпущенный ему срок. Титус вновь поймал себя на том, что мысленно сравнивает этого человека с пыльной, высохшей от времени мумией.

И все же светилась в его темных глазах некая мудрость, которая, надо сказать, несколько скрасила первоначальное впечатление от этого холодного, едва ли человеческого лица. Хотя внешняя оболочка Карстерса не вызывала теплых чувств, Титусу подумалось, что эрудиция хозяина дома, его искушенность в оккультных науках, которой он достиг, скитаясь по свету в поисках утраченного знания, многого стоят. Было в наружности старика что-то от ученого или по крайней мере от человека, преданного своему делу.

А еще чувствовалась в нем некая скрытая сила, которая вступала в странное противоречие с морщинами, выгравированными на осунувшемся лице и костистых руках. Когда же он заговорил, голосом некогда звучным и певучим, Титус мгновенно понял, что имеет дело с великим человеком. После пары несущественных вопросов Карстерс поинтересовался датой рождения Титуса, после чего умолк и впился в юношу выжидательным взглядом.

Надо сказать, этот вопрос и вправду застал Титуса врасплох; юноша почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок, словно неожиданно открылась дверь и откуда-то потянуло сквозняком. Каким-то подспудным чутьем юноша понял, что заданный Карстерсом вопрос таит в себе опасность, сродни дулу пистолета у виска. И машинально, не отдавая себе отчета, он назвал вымышленную дату, прибавив себе четыре года:

— Второе декабря 1912 года, — ответил он с нервной полуулыбкой. — А почему вы спрашиваете?

Несколько мгновений Карстерс сидел опустив веки, однако затем глаза его открылись, и он расплылся в зловещей улыбке. Из груди старика вырвался вздох облегчения.

— Мне лишь хотелось подтвердить свою догадку, что вы по гороскопу Стрелец. Так оно и оказалось. Видите ли, наука о звездах — это давняя моя страсть, как, впрочем, и ряд других так называемых тайных наук. Как я понимаю, вам известно о моей репутации? К примеру, о том, что мое имя связывают с разного рода темными и ужасными ритуалами и обрядами? О том, что я (согласно одной газете) — воплощение Антихриста, или по крайней мере таковым себя возомнил.