Я решил отправиться домой по воде, поскольку так было быстрее, чем странствовать по суше, но вместо этого мы миля за милей ползли в тумане, пробираясь сквозь илистые наносные берега, ручьи и предательские течения, которые кого угодно запутают. Каждую ночь мы останавливались, находя место, где можно было бросить якорь или пришвартоваться. Мы провели целую неделю в богом забытых болотах Восточной Англии, потому что доска носовой обшивки покоробилась и не удавалось достаточно быстро вычерпывать просачивающуюся внутрь воду. Так что нам пришлось вытащить судно на грязный берег и заняться ремонтом.
К тому времени, как корпус проконопатили и просмолили, погода переменилась: солнечные блики засверкали на море, над которым больше не висел туман. Мы принялись грести на север, по-прежнему останавливаясь каждую ночь.
По дороге нам встретилась дюжина других судов, все они были длиннее и уже судна Торкильда. То были датские военные корабли, следовавшие на север. Я решил, что это беглецы из побежденной армии Гутрума, которые направляются домой, в Данию, а может, во Фризию или еще куда-нибудь, где грабить легче, чем в Уэссексе, королевстве Альфреда.
Торкильд, высокий и мрачный человек, утверждал, что ему тридцать пять лет. Он заплетал свои седеющие волосы в длинные косы, которые свисали до пояса, и на руках его я не заметил браслетов — свидетельств воинской удали.
— Я сроду не воевал, — признался он мне. — Меня воспитали торговцем, я всегда был торговцем, и мой сын тоже будет торговцем, когда я умру.
— Ты живешь в Эофервике? — спросил я.
— В Лундене. Но у меня есть склад в Эофервике. В этом месте можно купить хорошую овечью шерсть.
— Там все еще правит Риксиг? — спросил я.
— Риксиг умер два года тому назад. Теперь на троне человек по имени Эгберт, — покачал головой Торкильд.
— Когда я был ребенком, Эофервиком управлял король по имени Эгберт.
— Это его сын. А может, двоюродный брат? Как бы то ни было, он сакс.
— Так кто же на самом деле правит в Нортумбрии?
— Конечно мы, — ответил Торкильд, имея в виду датчан.
Датчане часто сажали послушных им саксов на троны захваченных государств, и Эгберт, кем бы он ни был, без сомнения, являлся таким карманным правителем, монархом на поводке. Он придавал датской оккупации видимость законности, но настоящим правителем являлся ярл Ивар, датчанин, владевший большинством земель вокруг города.
— Он Ивар Иварсон, — с оттенком гордости в голосе произнес Торкильд, — сын Ивара Лотброксона.
— Я знал этого человека, — отозвался я.
И хотя Торкильд вряд ли мне поверил, я тем не менее говорил правду. Ивар Лотброксон был бесстрашным воином, худым, как скелет, жестоким и наводящим повсюду ужас, но он был другом ярла Рагнара, который меня воспитал. Брата Ивара, Уббу Лотброксона, я убил в схватке у моря.
— Ивар — вот кто истинный правитель Нортумбрии, — заявил Торкильд, — но только не в долине реки Виир. Там правит Кьяртан. — Произнеся это имя, торговец прикоснулся к амулету в виде молота, висевшему у него на шее. — Теперь его зовут Кьяртан Жестокий, — продолжал он, — а его сын — так тот еще хуже.
— Свен, — угрюмо произнес я.
Я знал Кьяртана и Свена. Они были моими врагами.
— Свен Одноглазый, — скорчив гримасу, подтвердил Торкильд и снова прикоснулся к амулету, ибо боялся накликать беду, произнося эти имена. — А к северу от них правит Эльфрик Беббанбургский.
Я знал и его. Этот самый Эльфрик Беббанбургский, приходившийся мне родным дядей, украл по праву принадлежащие мне земли, но я притворился, что последнее имя мне незнакомо. |