Почти ничего. С трудом, но всё же можно было различить контуры здания.

Эдит не стала задерживать на нём взгляда. Она пристально посмотрела на великана и спросила:

– Где мы?

Шалил не торопился с ответом. Ему было трудно поверить, что она интуитивно не знала этого сама. То, что она обладала такой огромной властью и при этом не знала элементарных вещей, просто не стыковалось одно с другим.

И всё же она продолжала стоять в ожидании ответа. Он почувствовал её тревогу и сделал вывод, что, судя по всему, рассуждения его коллег были правильными. Они решили, что её мотивация зиждется на каких‑то подсознательных импульсах и давно забытых воспоминаниях, каждое из которых физически обладает такой же прочностью, как и стержень из самой твёрдой стали. Всю свою жизнь она подчинялась правилам, а её поведение в немалой степени было обусловлено критериями группового мышления.

Школа, а затем колледж были первыми нормами, которым она подчинялась, и в тот период её действия находились под контролем родителей. Во многом эти нормы никогда не подвергались сомнению.

Шалил отметил в её сознании мысль о том, что каким‑то образом миллионы людей так и не получили высшего образования. Его это поразило, и всё же в силу тех или иных причин так оно и было.

Таким образом, в области развития своей личности Эдит намного превосходила среднего человека. И всё же в колледже, когда она впервые вышла из‑под непосредственного контроля своих родителей, она быстро примкнула к движению нонконформизма. Какими бы ни были личные мотивы других сторонников этого движения, для Эдит это была глубокая внутренняя потребность.

Таким образом, это было началом отклонения от нормы, которое в дальнейшем сказалось на её поведении. Продолжая рассуждать, Шалил пришёл к выводу, что, являясь личностью, борющейся против невидимых уз, опутывавших её, Эдит также приложила силы, чтобы вернуться к своим внутренним ценностям. Продолжение учёбы, различные места работы, местожительства, друзья противоположного пола – всё это создавало немыслимую путаницу, и разобраться, что именно в этом хаосе представляло истинную цель, было невозможно.

Задача усложнялась и тем, что все её поступки модифицировались бесчисленным количеством мелких постоянно повторяющихся поведенческих навыков – как есть, пить, спать, общаться, ходить, разговаривать, размышлять и тому подобное.

Шалил был обескуражен тем, что был не в состоянии найти хоть одну отправную точку, которая тут же не включала механизм цепной реакции проявления приобретённых навыков и поведенческих стереотипов. Остальные учёные полагали, что рано или поздно что‑нибудь действительно важное выйдет из подсознания на уровень осознанного, и у них не было сомнений, что Шалилу удастся это заметить. В противном случае, то есть если ему это не удастся, он должен был дезинтегрировать её и собрать новый консилиум.

Вероятность потерпеть неудачу так быстро беспокоила Шалила. Выигрывая время, он произнёс:

– Это Сад кристаллов девяносто третьего века. Здесь, в самой девственной части природы нашей планеты, закопаны кристаллы, за которыми наблюдают и ухаживают хранители‑учёные.

Шалил решил, что решением проблемы может быть постоянное давление речевым потоком, которое заставит её проявлять один за другим бесчисленные стереотипы, уже известные им, пока наконец он не узнает тот единственный. После этого с помощью кристалла он лишит её тот немыслимой власти, которой кристалл наделил её.

Шалил сознавал, что его главной задачей было не допустить её возвращения в свою эпоху. Поскольку он знал, что ей для этого нужно было всего лишь подумать об этом в позитивном плане, его задачей было держать её в напряжении, заставить постоянно нервничать и испытывать неуверенность.

Шалил понял, что его тревога телепатически передалась остальным учёным, которые после недолгого совещания передали ему свои рекомендации:

«Постарайся отвлечь её внимание, позволив ей одержать маленькие победы, и пусть она считает их твоим подарком».