– Какое белье, Инга? Ты что, вместо ужина бельем занялась? Ты нарочно это делаешь, да? Прекрасно знаешь, что мне надо питаться строго в определенное время, но делаешь все назло! Все только мне в пику!

– Да в какую там пику, господи… – тихонько проворчала Инга, торопливо вытирая полотенцем руки. – Делать мне больше нечего – о пиках для тебя думать… Все, все, бегу уже, Светлана Ивановна! – беспечно крикнула она в сторону комнаты свекрови. А иначе нельзя. Надо, чтоб именно беспечностью ее голос звучал. Потому как если почует зловредная старушка, что нервничает невестка, – тут же и добить ее попытается обязательно. Ей Ингина нервозность – как запах крови для упыря…

– Что-то не вижу я, чтоб ты побежала куда-то!

– Как не видите? Да вот она я… Через пятнадцать минут уже и ужин будет! Отбивные разморозились, я их быстро зажарю!

– Ничего себе, через пятнадцать минут… – громко проворчала Светлана Ивановна. – За эти пятнадцать минут десять раз с голоду умереть можно…

Через два часа, плюхнувшись в кресло и запрокинув на спинку голову, Инга вздохнула облегченно, закрыла глаза, мысленно погладила себя по голове – молодец, девушка, еще один день прожила, и с ума не сошла, и в отчаяние не провалилась… Вот и Светлана Ивановна затихла в своей комнате, хорошо и калорийно накормленная, и бельем постиранным вся лоджия увешана… Хотя рано себя по голове гладить – пора и о завтрашнем дне подумать. Вот где, где она эту сиделку найдет? Звонить по старым телефонам бесполезно – никто целую неделю обихаживать Светлану Ивановну все равно не согласится. Надо какую-то новенькую жертву искать. Эй, алё, кто там у нас на новенького? Как там дальше? Вжик-вжик – уноси готовенького…

Она чуть было не унеслась в подкравшуюся неожиданно и ни к месту дремоту, но вздрогнула от резких звуков, исходящих из старого телефонного аппарата. Напугал, черт… Давно бы его сменить надо, да руки никак не доходят. Хотя руки, может, и дошли бы, да кошелек им особо разгуляться не дает. На месте держит. И большую фигу показывает.

– Привет, самая несчастная из всех разнесчастных! – услышала Инга в трубке знакомый до боли голос. Слава богу, свои. Слава богу, свои, из тех, из ласково-насмешливых, которые от нее ничего не хотят, которые, наоборот, всегда ей помочь стремятся…

– Привет, Родька. Чего это ты меня вдруг несчастной обозвал? Я вроде давно уже тебе на судьбинушку не плакалась…

– Так вот и я о том же. Пора бы и поплакаться. Как насчет воскресенья? Меня тут на дачу пригласили, шашлыки-машлыки, баня, лист осенний под ногой… Поедешь со мной? Утром – туда. Вечером – обратно. А что? Еды с вечера наготовишь, горкой у свекровкиной кровати складируешь. Анька у тебя, как я понял, по гастролям опять шастает…

– Ой, как ты все вкусно рассказываешь, Родька… – завистливо вздохнула Инга. – Только вся эта вкуснота опять не для меня. У меня проблемы очередные… Слушай, у тебя знакомой сиделки нет на примете?

– Сиделки? Нет, нету… Так мне пока и не требуется вроде… – хохотнул в трубку Родька. – А что случилось, Ин?

– Да я сама не пойму, что случилось. Вера позвонила, говорит, приехать надо срочно. Отец просит.

– Ну, это дело святое. А что он, совсем плох?

– Да типун тебе на язык! В том-то и дело, что нет! Говорит, хорошо себя чувствует. Но все равно просит приехать…

– А может, капризничает просто? Старики, они как дети, знаешь…

– Нет, Родька.