Казалось, Брэдли обречен, но неведомо откуда вылетевшая стрела насквозь пробила тело Шварца. С ужасным воплем он повалился на землю, а Ольсон и Брейди с изумлением уставились на стройную фигуру девушки среди кустарника, хладнокровно прилаживавшую к своему луку вторую стрелу.
Брэдли тем временем сумел вырваться из объятий фон Шенворца и ударом рукоятки пистолета свалил его наземь. Среди остальных завязался рукопашный бой. Плессер и Хиндль, стоя в стороне, уговаривали своих товарищей сдаться лучше англичанам, чем терпеть дальше тиранию фон Шенворца. Хайнц и Клатц, очевидно, вняв их доводам, продолжали сопротивляться только для вида, но Дитц, здоровенный бородатый пруссак с бычьей шеей, размахивал штыком, вопя как сумасшедший, что прикончит всех английских свиней. Стрелять он не решался, опасаясь в свалке попасть в кого-нибудь из своих.
Его ближайшим противником оказался Ольсон. Хотя механик никогда прежде не упражнялся с длинной немецкой винтовкой, он встретил бешеный натиск пруссака с холодным спокойствием человека, знающего толк в точной и безжалостной науке английского штыкового боя. Здесь каждое движение, каждый выпад выверены как часы, и даже отступление несет в себе элемент последующей атаки. Штыковой бой — страшное зрелище. Это вам не фехтование на шпагах, а смертельная схватка, скоротечная и неизбежно результативная.
Дитц первым сделал яростный выпад, метя прямо в горло Ольсону, но тот коротким точным движением своего штыка отвел лезвие противника в сторону, и оно прошло над левым плечом, заставив Дитца на секунду потерять равновесие. В тот же миг Ольсон выпустил винтовку из руки, перехватив ее обеими руками близ дула, нанес Дитцу короткий удар под челюсть. Лезвие штыка дошло до мозга, и Дитц умер мгновенно. Ольсон действовал с такой скоростью, что тело немца еще не успело упасть на землю, а он был уже готов сразиться со следующим противником.
Но противников больше не было. Хайнц и Клатц, побросав ружья, подняли руки. Фон Шенворц все еще лежал там, где его свалил удар Бредли. Плессер и Хиндль объясняли лейтенанту, что не могли больше выносить звериную жестокость барона и потому страшно рады такому исходу дела.
А все остальные, разинув рты, уставились на приближавшуюся девушку, все еще державшую в руке лук со стрелой. Брэдли повернулся к ней и протянул руку.
— Ко-Тан, — произнес он, — убери свой лук. Это мои и твои друзья.
Затем он обратился к англичанам.
— Это Ко-Тан, и те из вас, кто видел, как она спасла меня от Шварца, знают, хотя и не полностью, чем я ей обязан.
Моряки столпились вокруг девушки. А когда она, вдобавок, заговорила с ними по-английски, да еще с ослепительной улыбкой на губах и со страшно милым акцентом, они все немедленно влюбились в нее и каждый поклялся про себя оберегать и во всем помогать ей в будущем.
В этот момент их внимание было отвлечено следующей картиной. Плессер, разразившись проклятьями, бросился к поднимающемуся с земли фон Шенворпу. В руках у него была винтовка с примкнутым штыком, которую он подобрал около заколотого Дитца. Лицо барона выражало животный страх, губы шевелились в попытке позвать на помощь, но с них не слетело ни одного звука.
Ты ударил меня! — прошипел Плессер. — Один раз, другой, третий. Ты убил Шверке, свинья! Ты довел его до безумия своей жестокостью, и он покончил с собой. Вы все такие, начиная с кайзера. Как бы я хотел, что-бы сейчас передо мной оказался кайзер! Тогда бы я сделал так! — С этими словами Плессер воткнул штык в грудь фон Шенворца. Потрм он выпустил винтовку из рук, она так и осталась торчать в теле бывшего командира субмарины, и повернулся к Брэдли.
— Можете делать со мной, все, что угодно, — сказал Плессер. — Всю мою жизнь я терпел тычки и унижения от таких, как он, но всегда подчинялся их приказам. Я с песнями отправился отдавать свою жизнь за то, чтобы они сохраняли свою власть. |