Джастин посмотрел на нее в замешательстве.

— Ты должен произнести речь. Ты должен… их возглавить!

Он огляделся. Толпа расступилась, освобождая место. Да, все взгляды были прикованы к нему. Люди перешептывались и ждали.

Он посмотрел на Нилу и взял ее руки в свои.

Нила кивнула. Джастин увидел, что Омад, Мош и Элинор тоже стоят рядом. Он сделал глубокий вдох и задумался о том, что скажет людям. Чего все от него ждут? В тот миг он понял: первая жизнь Джастина Корда была лишь подготовкой к его второй жизни, к его истинному предназначению. Он возглавит мятежников и, чего бы это ни стоило, сделает все возможное, чтобы спасти их.

— Что ж, приступим! — обратился он к четверке людей, ставших ему родными. — Поехали!

Омад, его команда и несколько дюжин добровольных помощников быстро сколотили импровизированный помост из разных обломков, валяющихся на поле боя.

Джастин взобрался на импровизированную трибуну и снова оглядел собравшихся. Митинг протеста, на который вначале вышло несколько десятков тысяч человек, стал по-настоящему многолюдным: на площади было больше миллиона протестующих. Весь проспект Смита заполнил народ, люди стояли и на балконах выходящих на проспект домов, и парили над проспектом во флаерах. Повсюду сновали медиаботы, впервые их присутствие не вызвало у Джастина раздражения, а, наоборот, подбодрило его.

Все ждали молча.

Джастин понял: хотя ему пришлось произнести немало речей перед многими людьми, эта речь будет самой важной.

— Я знаю, многие из вас встревожены, — начал он, — и испытывают замешательство. Что ж, так и должно быть. У вас пытались кое-что отобрать. — Он слышал, как его голос разносится над парком. Несколько миллионов цифродрузей транслируют его выступление далеко за пределами площади. — Не все знают, чего именно вас пытались лишить, а кое-кто вообще не понимает, что происходит. Но все поняли главное: у вас пытались отнять… что-то важное. В каждом из вас что-то всколыхнулось. Вы поняли: то, что у вас пытались отнять, настолько драгоценно, что за это стоит бороться, а может быть, и отдать жизнь. Кое-кто скажет: вы сражались, чтобы вырвать меня из лап головорезов, не более и не менее! — Джастин презрительно покачал головой. — Возможно. Но я и в самом деле не настолько важен!

В толпе послышался ропот, люди не соглашались с ним.

— Будь дело только во мне, — продолжал Джастин, — вы бы не боролись. Будь дело только во мне, вы бы не рисковали жизнью. Будь дело только во мне, — он обернулся вокруг себя, прежде чем произнести следующую фразу, — вы бы проиграли!

Ропот внезапно стих.

— Дело, — продолжал Джастин, — касалось вас. Вы вступили в борьбу, чтобы освободить себя от тирании тех, кто находится далеко отсюда. От тех, кто с самого рождения что-то отбирает у вас, кто не дает вам стать по-настоящему свободными, независимыми хозяевами своей судьбы! Тираны считают, что они владеют частью вас. И из-за того, что они владеют частью вас, они могут управлять вашим будущим, будущим ваших детей и внуков! Они говорят, что управляют судьбами человечества, а вам надлежит молчать, кланяться и благодарить… — Джастин снова замолчал и набрал в грудь воздух. Напряжение на площади нарастало. — Сегодня вы сказали: «Нет!»

Едва не оглохнув от криков, Джастин посмотрел вниз, на Нилу, та тоже слушала его самозабвенно. Тогда он обернулся к демонстрантам:

— Сегодня вы заявили, что сами будете вершить свою судьбу, что ваше будущее в ваших руках, и к черту каждого, кто пытается лишить вас этого права!

Шум нарастал, гулко отдаваясь от стен громадной пещеры. На Церере прежде еще не слышали таких звуков.