Соняша морщилась и говорила матери:

— Какое безобразіе! Когда все это кончится?

Въ десять часовъ вечера гости уѣхали. Одѣваясь въ прихожей и прощаясь съ хозяевами, Пріемленскій икалъ и долго не могъ попасть рукой въ рукавъ пальто. Олоферновъ поцѣловалъ на прощанье Іерихонскаго и шепнулъ ему на ухо:

— Большого дурака ты сломалъ, что промѣнялъ вдовью жизнь на женатую!

XXIX

Когда старики шафера удалились, на Іерихонскаго вдругъ напала какая-то тоска. Тоска эта соединилась съ чувствомъ робости неизвѣстно передъ чѣмъ. Такъ бываетъ съ учениками передъ экзаменами. Ему щемило сердце, по спинѣ какъ-бы мурашки бѣгали. Онъ почувствовалъ почему-то себя какъ-бы чужимъ въ своей квартирѣ. Постоявъ у себя въ кабинетѣ въ раздумьѣ и выпивъ остатки вина въ бутылкѣ, онъ пошелъ къ Соняшѣ. Соняша сидѣла въ спальнѣ въ сообществѣ матери и своего шафера студента Хохотова, которые уже собирались уходить къ себѣ внизъ. Іерихонскій остановился передъ Соняшей и, глуповато улыбнувшись, сказалъ:

— Вотъ и пиръ нашъ кончился.

Соняша ничего не отвѣтила, а Манефа Мартыновна, взглянувъ на него, проговорила:

— Вамъ-бы, зятекъ любезный, теперь мундиръ-то съ себя снять, да и панталончики-то бѣлыя снять, а надѣть простой домашній пиджачекъ. Марко все это. Долго-ли замарать!

— Сейчасъ сниму, — послушно отвѣчалъ Іерихоискій. — Переодѣнусь.

— Постойте, постойте. Панталоны-то ужъ запятнали, кажется, — остановила его Манефа Мартыновна. — Такъ и есть… Пятно… Должно быть — виномъ залили. Ну, да я вамъ завтра выведу пятно. У меня такое мыло есть отъ пятенъ. Да и тебѣ-то, милушка, Соняша, переодѣться-бы въ новенькій пеньюарчикъ, — обратилась она къ дочери по уходѣ Іерихонскаго. — Переодѣнься-ка… А мы выйдемъ изъ спальни. Викторъ-то Матвѣичъ не взыщетъ.

Манефа. Мартыновна кивнула на студента.

— Зачѣмъ? Что за китайчина. Вѣдь я и такъ въ будничномъ платьѣ, - заупрямилась Соняша.

— Порядокъ, милая. Новобрачная всегда передъ сномъ бываетъ въ капотѣ.

Поддакнулъ и студентъ Хохотовъ, но въ насмѣшливомъ тонѣ и подкрѣпилъ пословицами:

— Слѣдуетъ, слѣдуетъ, — сказалъ онъ. — Назвался груздемъ, такъ полѣзай въ кузовъ, съ волками жить — по-волчьи выть. Переодѣвайтесь-ка… А мнѣ домой пора.

— А вотъ не буду!

Соняша топнула ножкой.

Студентъ поднялся и проговорилъ Соняшѣ:

— А за симъ письмомъ прощайте, ваше превосходительство. Ужъ теперь вы превосходительство. Завтра, по заведенному обычаю, пришлю вамъ утромъ хлѣбъ-соль на новоселье, ваше превосходительство.

Хохотовъ ушелъ, и Манефа Мартыновна осталась одна съ дочерью.

— Поднеси, Соняша, мужу халатъ-то, что мы купили для него, да и туфли, — сказала она дочери. — Онъ тебя даритъ, даритъ, а ты хоть-бы что! Халатъ у него на постели лежитъ.

— Ахъ, не желаю я ничего этого! Бросьте вы всякія церемоніи и обычаи! Не для меня они, отвѣчала раздраженно Соняша. — Мужъ… Когда вы говорите это слово, я вздрагиваю. У меня: лихорадка дѣлается. Брр…

И Соняша, зажмурившись, покрутила головой. Мать разсердилась.

— Да ты какая-то порченая, какая-то вся шиворотъ-на-выворотъ, — проговорила она. — Какъ-же мнѣ его твоимъ мужемъ-то не называть, если онъ теперь дѣйствительно мужъ!

— Зовите просто Антіохомъ Захарычемъ.