Выбросив вперед руку и пересиливая себя, Линмаус выкрикнул:

– Ради Бога, Кресс, не стреляй! – затем, поднявшись с места, направился к выходу. Он шел, прикрывая лицо рукой, и боковым зрением видел изумленные глаза посетителей бара.

Что же в тот момент думали те, кто пришли посмотреть на него, легендарного бандита, прославившегося своим бесстрашием?

Парня охватил ужас. На лицах жителей Крукт Хорна застыло нескрываемое злорадство. Злорадство, смешанное с презрением, которое испытывают люди, когда они наблюдают за огромным медведем, убегающим от маленькой шавки.

Не видя ничего перед собой, Линмаус кое как добрался до выхода, но в дверной проем вписаться не смог. Он так сильно ударился о дверной косяк, что стены салуна задрожали.

Сзади раздался громкий, раскатистый смех, а затем прозвучал насмешливый голос картежника:

– Желторотый цыпленок! Еще раз попадешься – прикончу на месте! И к оружию прибегать не стану. Я не из тех, кому ты привык стрелять в спину! Не на того нарвался! Я за себя постою! А теперь вали отсюда, пока не намылил тебе холку! Еще раз встречу…

Наконец Ларри нашел дверь и выбрался на улицу.

От яркого, слепящего солнца он зажмурил глаза. Сильный порыв ветра сорвал с его головы шляпу, но ловить он ее не стал, а сразу же оседлал Фортуну. Дверь салуна отворилась, и до него донеслось:

– Так оно и оказалось. Все трусы, а особенно те, кто изображает из себя храбрецов! Давай проваливай со своей клячей, не то пристрелю!

Фортуна сорвалась с места и понеслась галопом по знакомой Ларри улице. Справа и слева от него замелькали дома, но всаднику казалось, что его быстрая лошадь скачет слишком медленно.

Мерзкий холодок пробежал по его спине. Чувство унижения, которое он только что испытал, мучило его. Он мчался на лошади и вспоминал времена, когда, приставив к стенке сразу нескольких своих противников, принуждал их сдаться! И после этого испытать такой позор? До чего же он докатился!

Да, двадцать четыре тысячи долларов остались при нем. Они позволяли жениться, гарантировали счастье и безоблачную жизнь. Но сейчас эти двадцать четыре тысячи казались ему двадцатью четырьмя тысячами раскаленных углей, которые нестерпимо жгли душу. Лицо и уши его горели. Внутри все трепетало. Он был морально убит. Парня бросало то в жар, то в холод.

На выезде из городка, пришпорив лошадь, он заметил играющего на улице мальчика. Завидев всадника, тот сложил ручонки и прокричал:

– Эдди! Эдди! Смотри, Ларри Линмаус! На Фортуне. На той самой!

Глава 7

Никогда больше!

То мчась во весь опор, то замедляя бег лошади, Линмаус пытался успокоиться, поэтому бесцельно блуждал вокруг Крукт Хорна. Однако чувство стыда, словно собственная тень, его не покидало.

Наконец, когда солнце стало клониться к закату, а жара постепенно спадать, Ларри неожиданно, как ему показалось, оказался неподалеку от того места, где жил Уильям Оливер. Ранчо президента банка располагалось далеко за чертой городка, в той части местности, откуда начинались холмы, у подножия которых росли высокие тополя. В тени деревьев даже в самые жаркие дни было прохладно и сыро. Дом банкира напоминал бы жилище богатого фермера, если бы не его планировка. К основному, очень длинному зданию, то там, то здесь примыкали более низкие пристройки. Даже человеку, не сведущему в строительстве, было понятно, что дом банкира строился без каких либо чертежей или плана. Глядя на него, можно было предположить, что застраивалось ранчо Оливеров по мере того, как росло благосостояние его хозяев, в спешке и хаотично.