Теперь там стояла темная длинная иномарка и, привалившись к фаре, полулежала-полусидела... я! Какая-то отяжелевшая, ватная, неживая. Из машины выскочил высокий, хорошо сложенный мужчина (мой, наверное, ровесник), бросился ко мне, вцепился в плечи, затряс, что-то шепча. На моем пальце в холодном лунном свете блеснул кровавый рубин древнего перстня, подаренного мне при разлуке давным-давно, в далеко ушедшей юности, первой моей любовью – восемнадцатилетним ассирийским принцем...
Последнее, что я увидела, – это небольшой овражек у трассы. В высокой, едва пожухлой августовской траве сидел еж, высунув из-под иголок курносую, поднятую к небесам мордочку.
После этого я очутилась в кромешной темноте. Я стремительно двигалась куда-то, но непонятно – вперед или назад, вверх или вниз. «Вероятно, я умерла», – догадалась я, и – удивительно! – это словосочетание не вызвало во мне ни страха, ни ужаса, как обычно бывает при жизни. – Напротив, невероятное и неиспытанное еще до сих пор спокойствие и умиротворение овладело мною. Странно, но даже неизвестность и темнота (какая, наверное, может быть только под землей, да и то на большой глубине) не вызывали ни трепета, ни беспокойства. Вскоре далеко-далеко я увидела свет – мягкий и одновременно яркий, белый, лунный, но в то же время он не был холодным – наоборот, он притягивал к себе своей теплотой – именно теплотой, а не раскаленным огненным пламенем. И мягкость, магнетизм и теплота казались теперь совсем другими понятиями – неземными: все они несли в себе несколько иную смысловую нагрузку, чем ту, привычную, какую мы имеем в виду, когда произносим эти слова. Сейчас они открывались в своих переносных значениях. К примеру, тепло в первую очередь воспринималось мной теперь не как нагретое состояние чего-либо, а как доброе, отрадное чувство, мягкость – это отнюдь не свойство чего-то легко сжиматься, а кротость и снисходительность. Также дело обстояло и с магнетизмом.
Сколько я летела – не знаю, потому что времени, как я поняла, не существует – это люди придумали для себя циферблат со стрелками, чтобы, подобно им, крутиться целыми днями по одному и тому же кругу, не отступая от установленных привычек, сна и регулярного приема пищи. Я осмотрелась и поняла, что движусь по туннелю, сужающемуся в конце – там, где маняще полыхал яркий притягивающий свет.
Наконец я долетела до него – вот-вот, и я попаду в то место, что пугает людей всего земного шара своей неизвестностью. «И мне совсем не страшно! Совсем не страшно!» – Казалось, что я кричу.
И вдруг на той разделяющей свет от тьмы полосе меня подняла ввысь какая-то сила – такое впечатление, что я оказалась на гребне огромной штормовой океанической волны, – и с силой вынесла меня на свет.
Часть первая
Нежный возраст
– Делов-то! Стоило так кричать! – недовольно буркнула толстая тетка в медицинском колпаке, халате и клеенчатом фартуке и, ловко усадив мое пятидесятисантиметровое тельце на огромную ладонь свою, ка-ак треснула меня по заднице. «Ни слова не скажу! Не дождется!» – подумала я, и опять удар по мягкому месту – такой, что искры из глаз посыпались.
– А-а-а! – заорала я, как сирена, так что тетка сама, видать, была не рада, что шлепнула меня во второй раз.
Я, продолжая вопить, оглядывалась по сторонам – интересно все-таки, куда это я попала? Какая-то комната, выкрашенная в бледно-салатовый с голубоватым оттенком цвет; сквозь замазанное белой краской окно сверху, просачиваясь, врывается солнечный свет. Напротив, на стене – круглые часы показывают 13.45. «Значит, время снова существует, – промелькнуло у меня в голове. – Стало быть, я опять попала туда же, откуда пришла!» На кресле полулежала симпатичная девушка с измученным бледным лицом. |