Спросите себе что-нибудь на станции, хоть копеек на 40, и дайте рубль: «Помельче нет ли-с?» – стереотипный запрос. Говорите, что нет, вам объясняют, что надо менять посылать, и, заставив вас прождать минут десять, приносят вам 55 копеек. Вы замечаете, что недостает 5 коп., и узнаете, что это – за промен. «Да какой же промен? Я сдачи требовал, а не деньги менял», – возражаете вы. «Да что же нам-то делать, – получаете в ответ, – мы сами платим». И этим вы должны удовлетвориться.

Впрочем, вероятно, есть немало господ, которые не так легко удовлетворяются: нередко вы встречаете продавцов, которые предварительно спрашивают вас: «Есть ли мелочь?» – а иначе не хотят отпускать товара. Им, видно, приходилось иной раз жутко от покупателей, не хотевших ни под каким видом платить промена.

По многим известиям, безденежье особенно сильно чувствуется, и уже несколько лет, в западном крае. Но хорошо положение дел и в южном: в Полтаве, во время ярмарки, платили 12 коп. промену на рубль; в Харькове платится 10 коп. В маленьких городах не знаешь, что и делать с своими рублями. Я ехал на перекладных от Николаева; на первых станциях принужден был отдать всю мелочь, какая была, на следующих – рублевые бумажки; с этими еще кое-как ладилось, потому что платить все приходилось 85 да 90, так сдачи не много было нужно. Но вот станция, где я позавтракал, – за прогоны и завтрак надо заплатить 1 руб. 45 коп., а у меня только трехрублевый билетик. Станционный смотритель решительно отказывается дать сдачу и предлагает подождать, пока подъедут другие проезжие. Я говорю, что запишу в книгу: «Промедлено столько-то, по неимению у смотрителя сдачи на 3 рубля». – «Запишите, говорит, что же мне делать, когда нет?..» К счастью моему, действительно скоро подъехал новый проезжающий, и я получил сдачу. Такие случаи повторялись со мною три или четыре раза… Тут-то я узнал, как несправедлив род людской; я ехал до Харькова от Николаева по собственной надобности, с подорожного на пару (ибо на большее количество коней не имею права), ехал во время Полтавской ярмарки и ни разу не был задержан неимением лошадей и только два раза имел неприятные объяснения с станционными писарями. Один высчитал мне прогоны за три лошади; я сказал, что он ошибся, что следует меньше; он тотчас согласился, но прибавил, в виде оправдания: «Уж надо бы за троечку заплатить-с». – «Это отчего же?» – «Да гон больно велик-с». Я сказал, что такой резон для меня неудовлетворителен, и писарь оставил меня в покое. На другой станции писарь записал мне три лошади. «Отчего же три? Я еду на паре». – «Вы и платите за пару». – «Зачем же в книге стоит три?» – «А это потому, что вам третью припрягут-с: тут дорога плоха». Я было успокоился и вступил в разговор с сидевшим тут же местным священником. Но когда подали лошадей, я увидал, что запряжена пара. Я вернулся. «Где же третья лошадь?» – «Да уж не запрягли», – проговорил нехотя писарь. «Ну, так поправьте же в книге». – «Поправим-с». – «Да уж вы, пожалуйста, сейчас же», – и я раскрыл книгу, скромно уложенную на окне. Делать нечего, писарь начал выправлять счет. «Вот, батюшка, что ваш сын-то духовный делает», – обратился я к священнику. «Я в эти дела не вмешиваюсь, мое дело сторона», – с каким-то испугом возразил священник… Я поспешил его успокоить насчет моей безвредности… Вот и все. А то езда по всему тракту была без задержек лошадьми.