Металлическое карканье вороны возвращает его на землю. Он спохватывается, нащупывает в кармане связку ключей; перепрыгивая через ступеньки, взлетает по лестнице, мысленно проговаривая очередность действий: холодное полотенце — на лицо, чтобы освежиться; туалетная вода, чтобы скрыть запах пота; костюм, рубашка, галстук.

Звуки достигают порога сознания, когда он накидывает пиджак. Хотя с момента, когда он вошел в квартиру, его должны были насторожить резкий скрип паркета, сотрясения потолка, буханье в стену, но сильная сосредоточенность на себе изолировала его от окружающей реальности. И лишь утробный рык и странные прыжки в квартире выше заставили его насторожиться и обратить глаза к потолку. Он ничего не знает про своего соседа — или соседку, — только то, что тот вселился, скорее всего, в начале месяца. Пакс помнит, что в августе на карнизе окна еще висела табличка об аренде. Он никого не встречал на лестнице, на площадке или у входа в дом — по крайней мере, никого из тех, кого бы не знал. И громкой музыкой ему никто не досаждал. Единственная подмеченная деталь — фамилия на соседнем почтовом ящике, написанная маркером на неровно наклеенной этикетке, — «А. Винклер». В его четырехэтажном доме только две квартиры заселены жильцами, в остальных — офисы компаний. Это как раз и привлекло его при выборе жилья: перспектива жить в почти безлюдном пространстве; по крайней мере, по будням после семи вечера и в выходные — нет никого, а есть заманчивая возможность разучивать роли вслух и во весь голос.

Шум нарастает — грохот упавшей мебели, падение тел, над ним идет жестокая драка, любой человек в нормальном состоянии сообразил бы, что там происходит что-то серьезное, но Пакс как раз не в своем нормальном состоянии, он торопится встретить судьбу, события с их толкованием доходят до него искаженно, в пересказе множества внутренних голосов, — ну, ссорятся, думает он, ничего страшного: мало ты сам собачился в период развода? Нет, правда, не лезь не в свое дело: куда это годится — вваливаться к чужим людям в разгар семейной размолвки? Может, это вообще не ссора! Может, у тебя просто разыгралось воображение? Ты слышал ругань? Крики о помощи? Один крик — да. Один, и к тому же краткий. Просто у тебя обострено восприятие, ты впитываешь все события, по ходу лепишь из них сценарий, такова актерская натура, актер все пропускает через себя, все преувеличивает.

Стоя перед зеркалом в ванной, Пакс разглядывает того, кем он стал: выглядит неплохо, старится красиво (остатки былой красоты, как ляпнула как-то Кассандра под горячую руку), но не особенно мускулист; он никогда не занимался спортом, разве что два года назад — пришлось специально накачаться для съемки в роли подручного мафиози; если он ввяжется в драку, шансы на победу невелики. Скорее всего, он первый же попадет под раздачу, — при одной этой мысли ноги подгибаются и пульс начинает частить.

— Что я за дурак, — говорит он вслух, — довел себя до такого состояния, а там наверняка двигают кровать или собирают комод.

Он пристыженно смотрит на часы — весь резерв времени растаял, ушел на душевные метания, выбегать нужно немедленно, или последний вагончик успеха исчезнет вдали, — ну же! неужели удача пришла в его жизнь лишь для того, чтобы исчезнуть часом позже.