— Сколько у нас времени? — спросила Ди.

— Пять, ну десять минут. — ответил Дики.

— Хорошо. Пошли сюда Кисеи, и пусть она захватит все необходимое для гримировки, а сам тем временем разыщи для мистера Нкози подходящую одежду.

Дики Наяккар исчез, и почти тотчас же появилась Кисеи с небольшим подносом, уставленным пузырьками с различного цвета этикетками. Ди усадила Нкози перед туалетным столиком, и, не говоря ни слова, женщины принялись за дело. Нкози смотрел в зеркало и видел, как лицо его постепенно темнеет и из густо-бронзового с легким оттенком желтизны становится матово-черным. Лицо, шея и уши были окрашены в черный цвет. Потом, когда все было готово, Ди смочила руку водой и провела ладонью по щеке Нкози. Никаких следов краски на ладони не осталось.

— Вдруг пойдет дождь или вам придется залезть в реку, — пояснила она.

— А как же ее снять, эту краску? — поинтересовался он.

— Постепенно она сама сойдет. Краска держится не больше пяти дней, но у нас есть и специальная жидкость, на тот случай, если понадобится снять краску раньше. Сейчас Кисеи изменит черты вашего лица, она большой специалист по этой части, а я тем временем займусь руками, сделаю их черными.

Пока Кисеи трудилась над его лицом — меняла форму носа, то здесь, то там накладывая краской штрихи, делала лоб уже, а лицо длиннее, — пока меняла форму пухлых губ и форму глаз, он внимательно изучал ее лицо. Трудно поверить, думал он, что обе эти женщины — индианки. Кисеи — очень смуглая и тоненькая, с бесстрастным лицом гордых баролонгских женщин. Такие же, как у них, глаза мертвой змеи, широкие костлявые плечи, тонкая, длинная некрасивая шея, плоская грудь, угловатость и резкость в движениях. Впрочем, у всех баролонгских женщин, даже у самых тощих, есть какое-то подобие груди, даже если эта грудь дряблая и свисает до пояса. Кисеи была совершенно плоской. Платок, повязанный на африканский манер, целиком скрывал волосы, и только очень темный цвет кожи свидетельствовал о том, что она не из баролонгов. Ни один из баролонгов — будь то мужчина или женщина, не был таким черным, как Дики Наяккар, как Сэмми Найду или как он сам теперь, в гриме. У Кисеи были ловкие руки с длинными пальцами, однако Нкози они казались безжизненными, как и ее глаза. Вот Ди — совсем другое дело. Когда она покрывала краской его руки, каждое ее прикосновение вызывало в нем ответный импульс, биение жизни, ощущавшееся в ее пальцах, передавалось и ему. Ничего подобного он не испытывал от прикосновения Кисеи. Любопытно, спросил он себя, это потому, что я не представляю для нее никакого интереса, или потому, что для меня она — всего-навсего неодушевленный предмет — так по крайней мере она считает? Не будь здесь Ди, он постарался бы это выяснить. Эта женщина и ей подобные смотрят на отношения с человеком другой расовой группы, пожалуй, гораздо проще, нежели такие, как Ди. А может, он ошибается? Поразмыслив, он пришел к прямо противоположному выводу. Предрассудки особенно живучи в людях малоразвитых: чем проще образ жизни, тем строже и тщательнее соблюдаются обычаи как той или иной расовой группой в целом, так и отдельными ее представителями. И — ем не менее ярые защитники предрассудков, точно так же, как и их ярые противники, почти всегда были выходцами из более развитой, более привилегированной и более влиятельной части той или иной группы, того или иного общества.

— О чем ты думаешь? — спросила Ди.

— Об истоках предрассудков.

— Кисеи навела тебя на эти мысли?

— Странно, не правда ли? Но, глядя на нее, начинаешь размышлять.

— Очень важно, — задумчиво проговорила Ди, — выбрать для общения время и условия.