Сидя в красно-сером электрическом кресле-каталке перед окном своего таунхауса на улице Сентрал-Парк-Уэст, Линкольн Райм думал о недавней смерти именно таким образом. На прошлой неделе в центре города грабитель убил человека. Поздним вечером, когда этот человек уходил со службы в городском департаменте охраны окружающей среды, его втащили на безлюдную стройплощадку по другую сторону улицы. Вместо того чтобы отдать бумажник, он предпочел драться и в драке был заколот.

Дело, папка с которым лежала перед Раймом, было обыденным, с немногочисленными уликами, что характерно для убийств подобного рода: дешевое оружие – зазубренный кухонный нож с отпечатками пальцев, которых нет ни в ОАСУЛОП, ни где бы то ни было, нечеткие отпечатки ног в талом снегу, укрывшем землю ночью, и никаких следов, предметов или сигаретных окурков, кроме однодневной или недельной давности и потому бесполезных. Судя по всему, это было непродуманное преступление: не имелось никаких нитей, ведущих к вероятному преступнику. Полицейские расспрашивали сослуживцев убитого, разговаривали с родными и друзьями. Не было ни связи с наркоторговлей, ни рискованных сделок, ни ревнивых любовниц, ни ревнивых мужей любовниц.

Поскольку улик почти не нашлось, Райм знал, что это дело может быть раскрыто только одним образом: кто-то неосторожно похвастается, что отнял бумажник возле муниципалитета. А слышавший это, схваченный за наркотики, домашнее насилие или мелкую кражу, заключит сделку с правосудием и выдаст хвастуна.

Это ограбление с убийством представляло собой для Линкольна Райма смерть, наблюдаемую издали. Давнюю. Вымышленную. Это был взгляд номер один.

Второй способ рассматривать смерть шел от сердца: когда человека, с которым ты был крепко связан, больше нет на этой земле. И другая смерть, о которой думал Райм в тот угрюмый ветреный день, глубоко его трогала – не так, как гибель жертвы грабителя.

Близких людей у Райма было немного, и это объяснялось не его физическим состоянием – ниже шеи он был полностью парализован. Нет, он никогда не был человеком общества. Он был человеком науки. Человеком ума.

У него было несколько близких друзей, родственников и любовниц. Жена, теперь бывшая. Том, его помощник. И, конечно же, Амелия Сакс. Но второй человек, скончавшийся несколько дней назад, в определенном смысле был ближе всех остальных, и вот почему: он требовал от Райма усилий как никто другой, вынуждал думать, выходя за границы привычных шаблонов, заставлял предвидеть, вырабатывать стратегию, сомневаться. Заставлял и сражаться за жизнь: ведь этот человек едва не убил его.

Часовщик стал самым интригующим преступником, с каким Райм сталкивался в своей жизни. Менявший фамилии и внешность, Ричард Логан был прежде всего профессиональным убийцей, хотя организовывал всевозможные преступления – от нападения террористов до грабежа. Соглашался работать на всех, кто платил щедрый гонорар, – при условии, что работа будет достаточно интересной. Этим же критерием пользовался и Райм, решая, браться ли за дело в роли криминалиста-консультанта.

Часовщик был одним из немногих преступников, способных его перехитрить. Хотя Райм в конце концов устроил ловушку, приведшую Логана в тюрьму, он все-таки переживал из-за того, что не смог предотвратить его нескольких удачных преступлений. А Часовщик, даже терпя неудачу, ухитрялся причинять зло. Когда Райм сорвал попытку убийства мексиканского полицейского, ведущего расследование деятельности наркокартелей, Логан все-таки спровоцировал международный инцидент, хотя в конце концов решили сделать вид, что этой попытки не было.

И вот теперь Часовщика не стало.

Логан умер в тюрьме – не был убит сокамерником, не покончил с собой, как заподозрил Райм, узнав эту новость. Нет, причина смерти была прозаическая – остановка сердца во время тяжелого приступа. Врач, с которым Райм говорил накануне, сообщил, что даже если б удалось спасти Логана, он бы страдал от необратимого и тяжелого повреждения мозга.