Хорошо, что его собеседник не вспомнил, что финансист из спецназовской бригады, так бы в его голове может и зашевелились мысли сомнения.
Наконец нежданный спаситель ушёл и я, потянув лейтенанта за рукав бушлата, отвёл его в сторонку от любопытных глаз.
— Что тут было, ты почему всю агентурную работу провалил? Это тебе не с пулемётом по сопкам скакать, то мозгами шевелить надо.
— Да привязались ко мне, кто я такой, что я тут делаю, вопросы начали задавать.
— Хрен с ним, проехали, ты всё зарисовал?
— Ага, я даже север-юг отметил и где столовая находится, — лейтенант, косясь по сторонам, расстегнул командирскую сумку и развернув её показал, мне корявенький рисунок.
Нарисовано было весьма убого, но все элементы более менее просматривались, ладно, будет время и возможность, перерисуем схему в цветах и красках.
Поставив лейтенанта на наблюдение, я начал с помощью топопривязчика определять точные координаты основных элементов командного пункта и наносить их на схему.
Так, кружа вокруг штабных машин и при малейшей опасности делая вид, что мы тут просто вышиваем крестиком, мы наткнулись на две больших палатки с табличками «ПХД», «Офицерская столовая».
Из столовой с довольным видом ковыряясь в зубах и сыто отрыгивая вывалилась троица, Пиотровский, Ромашкин, Аллилуев.
— Эх, макароны хороши по-флотски были, — увидев нас похвастался Ромашкин.
— Да и салат из капусты тоже ничего, — добавил Пиотровский.
— Эх, сейчас бы ка-а-ак, — начал Аллилуев.
— Доктор, даже не думай, — заорала в один голос вся возмущённая общественность.
Со стороны ПХД доносились чьи-то хозяйственные крики с очень знакомыми интонациями.
— Наш «Шматко» разоряется, — улыбнулся Пиотровский, — форсунки им на КПшке (КП-кухня полевая) прочистил, наряд загонял, местного прапора ниже плинтуса опустил, теперь здесь рулит, местный тыловик с ним уже чуть ли не в засос целуется, обещал отношение на перевод дать.
Отправив всех к месту забазирования и дав пару указаний, я развернулся и отметил, что тут рядышком со мной должен был стоять лейтенант. Опять куда-то пропал, только полог палатки-столовой еще колыхался.
— Начфин, скотина, вернись я всё прощу, — закричал я и кинулся за лейтенантом.
Тот уже сидел за военным раскладным столиком с ложкой в руках и со счастливой улыбкой на лице. Рядышком как изваяние замер боец в белом халате и с подносом в руке.
Откуда-то из-за деревянной перегородки с раздаточным окошком раздался жуткий крик с весьма знакомыми интонациями:
— Кто там, еще припёрся приём пищи уже закончен!
— Товарищ прапорщик, — заблеял боец, — тут лётчики пришли.
Из окошка выглянула физиономия Пачишина.
— О-о-о, кто пришёл, это наши, ну-ка давай бегом обслужи офицеров, как положено.
Пришлось и мне усесться за стол рядом с лейтенантом. Насмерть перепуганный боец приволок две тарелки макарон по-флотски, большую тарелку с капустным салатом, белым хлебом, несколько шайб масла, сахарницу, соль, перец, горчицу.
— Приятного аппетита, — невнятно промычал он и, трясясь от непонятного нам страха, испарился.
Пачишин вылез из своего закутка и присел к нам за столик.
— Разболтались тут армейские, глаз да глаз за ними нужен, ни приготовления пищи организовать, ни форсунки продуть, бойчишки у них грязные и голодные. Это же надо — поварята и голодные. Тут прапор молодой с поварихой гражданской руководил, я его взашей выпер. Они к зампотылу пошли жаловаться, тот прибежал, посмотрел и обещал мне отношение дать, очень ему макароны понравились!
— Слышь ты, что вообще с дуба рухнул, — зашипел я на него, — ты не забыл, что мы тут делаем? Переводится будешь, когда в бригаду приедем, сейчас сваливай к дневке, у нас до сеанса связи пятнадцать минут, еще координаты передаем я минирую и сваливаем. |