– Господин мой, – сказала Ио, – ты, возможно, уже написал об этом в своей книге, но, может быть, тебе стоило бы снова и снова записывать то, чему учит тебя тот старик? Вдруг он на самом деле поможет тебе восстановить память?

Я ответил, что, конечно же, постараюсь последовать ее совету.

– Все мы были во Фракии – я знаю, ты этого не помнишь, но это правда. И в священной пещере богини Котис была ее большая разрисованная статуя – она потом еще сгорела, к вечеру, в тот же день. И пещера эта была окружена множеством фракийцев, и ты охранял вход в пещеру. Вдруг ты сказал мне, что слышишь снаружи лай собак, и Эгесистрат вышел посмотреть, а фракийцы даже не попытались его остановить. Мы с тобой и с чернокожим говорили об этом, но так ни к какому выводу и не пришли. Не знаю, спрашивал ли ты его об этом потом.

– Нет, ни он меня, ни я его, – сказал я.

– Я так и думала, но мне казалось, я должна напомнить тебе об этом. Ты вчера слышал ночью собак?

Я не слышал и отрицательно покачал головой.

– А я слышала, вот и подумала, что тебе нужно об этом знать и записать это в своем дневнике – просто на всякий случай. Вдруг ты снова встретишься с Эгесистратом, а меня рядом не будет.

– Разве ты не пойдешь со мной в Спарту? – спросил я. Она ответила, что пойдет, только эти спартанцы – люди очень неприятные.

Я никак не мог вспомнить, как зовут того мальчика, что повыше;

Полоса-то я помнил. После позднего ужина я спросил у Полоса, пойдет ли он с Ио и со мной. Он кивнул, второй мальчик, постарше, тоже кивнул.

Мой сундучок тоже едет на ней, а также вещи Ио. Повозкой правит Симонид, поскольку он слишком стар, чтобы делать такие длинные пешие переходы.

Фемистокл говорит, что любой из нас, если устанет, может тоже сесть на тележку и отдохнуть немного, но она ужасно качается и трясется. Только мальчик-мидиец немного проехал на ней сегодня утром; Ио и Полос шли рядом со мной. Сейчас мы остановились в одной деревушке, чтобы позавтракать.

Должен сказать, что с нами идут также два раба Фемистокла – их зовут Диаллос и Тиллон. Я опоясался мечом, хотя шлем и прочие доспехи едут на тележке. Фемистокл говорит, что дорога будет относительно безопасной, пока мы не доберемся до Аркадии.

Вряд ли я когда-нибудь сумею забыть ее.

Когда она задала мне свой вопрос, я вспомнил Эгесистрата и то, как он то ездил на ослике, то ходил, опираясь на костыль. Так что я ответил:

– Это путешественник, Гея. Когда он начинает свой путь, то едет на коне, но потом конь умирает, или его крадут, или его приходится продать, чтобы купить себе еду. Вот путнику и приходится идти пешком, а к вечеру он натирает себе мозоли, начинает хромать и еле тащится по дороге, опираясь на палку.

Она улыбнулась и соскочила со своего пьедестала, встав рядом со мной.

– Это хороший ответ, – сказала она, – хотя тебе-то самому хромоты недостает. Я всегда думала, что этому, с опухшими ногами, помогла именно хромота. – Несмотря на то, что богиня стояла на четвереньках, а я – выпрямившись во весь рост, она все равно возвышалась надо мною и смотрела на меня сверху вниз, словно и не слезала с пьедестала.

Я спросил, правилен ли мой ответ.

Гея лишь знаком велела мне последовать за нею, дабы показать мне дворец.