Мой беззубый слуга стал оправдываться:

– Я ничего не хотел скрывать от тебя, господин мой, но мне и самому никто прежде не говорил об этом.

– Видимо, в ранней юности ты был ее любовником, Аглаус. Она, возможно, и любит тебя именно потому, что ты об этом даже не подозреваешь.

Воспоминание вдруг пробудилось в голове моей, точно певчая птичка.

– Ты же видел бога Пана! – сказал я Аглаусу. – Ты сам мне как-то говорил.

– Я много чего видел, – согласился Аглаус, не сводя глаз с Полоса и Амикла. – Обычно у меня хватает ума не говорить об этом с теми, кто может мне не поверить. Тебе я сказал только потому, что ты и сам его тогда видел.

– А как ты попал сюда, Аглаус? – спросил я. – Разве тебе дома делать нечего?

– Это она привела меня, – указал он на жрицу. – Она пришла, когда я помогал поварам, и позвала с собой. Ио ее хорошо знает и приказала мне идти с нею и делать то, что она мне велит.

– Это святилище моей госпожи, – сказала Элата. – Ты называешь ее богиней. Я ее служанка – но я куда ближе ей, чем Ио или Аглаус – тебе. Я здесь представляю ее интересы. А Полос, Амикл и Аглаус представляют интересы ее соперницы Геи, которая и отняла у тебя память.

– Регент Павсаний задал вопрос оракулу, – сказал Полос, – и Светлый бог сказал, чтобы он велел мне привести моего дядю тебе на помощь. Он знаменитый целитель.

Старый Амикл прибавил:

– Боюсь, мне немногого пока удалось добиться. Именно поэтому мы здесь.

– Ну а я здесь, – раздался вдруг чей-то голос, – просто потому, что Латро – мой друг.

Сказавший это вынырнул из сосняка, росшего чуть ниже по склону. Он был мускулист, среднего роста, с лисьими глазами.

– Сомневаюсь, что ты меня помнишь, Латро, но имя мое Сизиф. Тот возничий, которого ты победил в гонках на колесницах, все рассказал мне, и я подумал, что мне стоит вмешаться. – Он поколебался, но ничего объяснять не стал, а весело рассмеялся. – Ты пока не понимаешь, в чем тут дело, но может и вправду получиться здорово!

– Что ж, теперь мы можем начать, – прошептала пифия…

Узнав от Полоса, что моя длительная прогулка верхом несколько подняла мне настроение, Кихезипп прошелся со мной до города и обратно. Теперь он настаивает, чтобы я об этом написал. Воздух был чудесный, солнце ярко светило. Какой-то раб на рыночной площади назвал меня братом. Мне было стыдно, и я притворился, что не слышу его. Позже я спросил Кихезиппа, почему он так назвал меня, и Кихезипп объяснил, что я вместе с другими рабами был освобожден регентом Павсанием. А этот человек – один из финикийцев, чей корабль стоит в гавани Кипариссы. Их продадут вместе с привезенными товарами, которых, по слухам, очень много. Кихезипп сам – тоже раб принца и, по его словам, никакой свободы не желает. А та пифия из храма – рабыня божества, что, по сути дела, примерно то же самое.

Борода у него с сильной проседью и вечно всклокоченная. А еще он все время сплевывает. Он тренирует также Пасикрата, который будет участвовать в соревнованиях по бегу.

– Я вижу, что он силен, – сказал Диокл. – Но что у него с головой?

Принц посмотрел на Тизамена, но тот только пожал плечами. Диоклу ответил старый Амикл:

– Он лишен памяти, вот и все. Однако физические упражнения ему только на пользу.