— Уж лучше бы нашел для своих разглагольствований какое другое место, — посетовала я. — Слишком от него много убытков! Но и в полицию звонить не хочется, слишком он жалок.

Впрочем, теперь, оглядываясь назад, я думаю, что этот несчастный, хоть и несомненно находился не в своем уме, был прав. Возможно, не в прямом смысле. Но дьявол, во всяком случае его земной приспешник, ходил среди нас и, как ни больно мне это признавать, отчасти вина во всем произошедшем лежит на мне: ведь все развилось из моей неспособности справиться с деликатной личной проблемой.

Эта запутанная сага начинается — во всяком случае в полицейских отчетах, — с пожара, который испепелил мой магазинчик почти дотла. Однако лично для меня все завертелось на несколько месяцев раньше, в тот день, когда умерла Мод Маккензи.

Мод Маккензи считалась местной достопримечательностью Йорквилля, где расположен «Гринхальг и Макклинток». Она со своим мужем Франклином владела странным магазинчиком, где продавалось всего понемножку — преимущественно барахло вперемешку со всякими антикварными штучками. Называлось это место — помилуй их, Боже! — «Лавка древностей». Супруги жили прямо над магазином. Насколько я знала, Мод с Фрэнком были здесь всегда. Дом, где располагался магазин, некогда принадлежал семье Мод, а после того, как семейство продало его и уехало, Мод с Фрэнком сумели откупить старое здание назад. Они жили здесь, когда Йорквилль был всего-навсего захудалым пригородом. На их глазах он сделался средоточием культуры шестидесятых, и в нем находились все лучшие кофейни и выступали все известные певцы. Мод с Фрэнком терпеливо пережидали времена, когда на сцену выступили наркотики — оборотная сторона веселых шестидесятых. И потом, когда Йорквилль возродился из забвения модным районом роскоши и самых фешенебельных магазинов, Мод с Фрэнком, верные своей улице, встретили этот новый расцвет.

Они стали основателями довольно-таки неформальной ассоциации торговцев, скорее даже общественного клуба, куда входили мы, несколько владельцев окрестных магазинов. Мы собирались раз в неделю в местной кафешке, «Кофемолке», на так называемые уличные собрания. Согласовывали друг с другом рождественские украшения витрин, собирали небольшой фондик на рекламные цели, боролись с вандализмом — все, как водится. Но больше всего нам нравилось посплетничать: кто завел новое дело, кто собирается выйти из бизнеса, кто переехал. Уверена, что одно время, несколько лет назад, когда мы с моим мужем Клайвом развелись и мне пришлось продать магазин, чтобы откупиться, главной темой пересудов была я. Мы следили за улицей так, точно она была нашим единственным средством существования — так, конечно, дело и обстояло.

Мы были маленькой тесной группкой и дружили между собой — отчасти потому, что никто из нас не занимался совсем одним и тем же и не являлся другому прямым конкурентом: модельер, книготорговец, парикмахер, владелица магазинчика рабочих инструментов, торговец тканями и я, хозяйка магазина антикварной мебели. Не то чтобы мы совсем уж не пускали к себе новичков. Просто для того, чтобы ввести в компанию кого-то новенького, требовалось единодушное одобрение, а мы давали его очень редко.

Когда умер Фрэнк, Мод продолжала жить по-прежнему. Мы все терялись в догадках, как она держится на плаву. Вероятно, дела в лавке шли лучше, чем мы думали. Несомненно, если хорошенько порыться, там должно было обнаружиться немало сокровищ. Но, похоже, даже после смерти Фрэнка в этот магазин никакому новому торговцу переехать не светило.