Позднее поклонник великого актера, энергичный русский священник-похоронщик отец Борис Старк перевез тело Ивана в Сент-Женевьев-де-Буа, перезахоронил его и даже оставил описание этой мрачной процедуры совершенно в стиле эпизода из шекспировского «Гамлета»:

«И вот, я стою перед раскрытым гробом того, кто считался одним из самых красивых мужчин своего времени. В гробу – сухие кости и почему-то совершенно сохранившиеся синие шерстяные плавки. С благоговением я взял в руки череп того, кто был нашим кумиром в дни моего детства… В этот момент мне почудилось нечто шекспировское… нечто от Гамлета. Я поцеловал этот череп и аккуратно положил в новый гробик вместе со всеми другими косточками, которые бережно вынул из старого гроба, покрыв их синими плавками. Бог помог и могилу достать, и выкопать ее поглубже, чтобы в эту могилу смог лечь и брат и невестка покойного. Удалось поставить и простенький каменный крест».

Невестка покойного, впрочем, обманула ожидания доброго отца Бориса: она всех пережила, вернулась в Ленинград и доживала свой век в доме для престарелых артистов.

Наверно, среди престарелых артистов помирать забавнее, чем среди католических монахинь, но тут уж редко приходится выбирать. Один из самых незаурядных жителей городка Монтрёй умер недавно в маленьком польском монастыре, что на улице Шевальре в XIII округе Парижа (в пяти минутах от моего парижского дома). В монастырь он переехал в самом конце XX столетия, и ему было уже за 90. А до того он долго-долго жил в новом муниципальном доме в Монтрёе и удивлял посетителей среднеазиатскими порядками: в ботинках по улице ходишь, а дома разуйся. Средняя Азия была лишь не слишком долгим и вполне симпатичным эпизодом в его долгой жизни, а удивить здешних провинциалов он мог многим. Когда, оторвавшись от увлеченной игры в петанк, здешние старики (казавшиеся ему малыми детьми) спрашивали его: «А ты, Жак, ты что делал до пенсии?», он спокойно отвечал: «Я был тайный агент Коминтерна». Старики пожимали плечами и возвращались к петанку. Они знали, что у этого нелюдима странное чувство юмора. Он мог бы еще сказать, что потом он был почетный зэк – иностранец в лагерях коммунистического Гулага, но этого бы уж и вовсе никто не понял в коммунистическом Монтрёе. В конце концов он встретил на улице Монтрёя русскую Галю из Израиля – она все поняла и угостила его русским борщом. Я тоже ему поверил, часто звонил ему со своего хутора в Шампани, и мы подолгу разговаривали по телефону, не рискуя больше ни сумой, ни тюрьмой…

А Жак и правда был в молодые годы агентом – и Коминтерна, и ГРУ, а может, еще и ГПУ, в общем, шпионом. Родился он во Франции, но детство провел в Польше: маменька его вышла замуж за польского аристократа, так что Жак Росси подрастал в богатом поместье, где его юное сердце ранило социальное неравенство и крестьянская привычка целовать при встрече милому шляхтичу ручку. Когда Жак подрос, он стал коммунистом, Москва, отметившая его лингвистические способности, подучила его на шпиона и отправила по свету. Последней страной, где он шкодничал, была Испания 1936 года, после этого его и посадили в стране Гулага на долгие 17 лет. Выпустили его, когда помер Гуталинщик (в «Справочнике», написанном Жаком, есть еще полдюжины прозвищ усатого палача). Потом он отбывал ссылку в Самарканде, сумел вернуться в простившую его Польшу (где стал преподавать что-то полезное), добрался со временем до США (там он преподавал «науку выживания» в университете), а оттуда в не слишком жаждавшую его увидеть родную, но как всегда революционную Францию.