|
Так надо с этим бороться», – заявил журналистам Доминик-Шарль Жансан, который от надежды переходил к отчаянью. Наконец два великих человека подали ему надежду. Музей Ван Гога посетил бывший ветеринар, а ныне первый секретарь Французской компартии Робер Ю., который оказался поклонником импрессионистов. Весть о предстоящей выставке вызвала у него пылкий энтузиазм. Потом музей посетил бывший ректор Московского авиационного института, а позднее посол России во Франции Юрий Рыжов, обаятельный, светский, интеллигентный человек, сам учившийся когда-то живописи и так же мало похожий на дипломата советской школы, как я похож на десантника. Он тоже поддержал идею выставки. Все были «за», оставалось найти, кто в лабиринтах французской бюрократии был «против». Кажется, так и не нашли, но уж кто-нибудь да был…
Конечно, у Дирекции музеев был один вполне реальный аргумент против этой затеи. Московскую картину бедняка Ван Гога оценили в 350 миллионов франков, то есть около 50 миллионов долларов, было бы смешно, если б ее не попытались украсть. Из Лувра крадут все, даже алебарды, причем крадут с удручающей регулярностью. Но Друзья Дома Ван Гога не пожалели денег на разработку мер безопасности. Инженер Жан-Мишель Вильмот спроектировал, а мастера изготовили для московской картины непробиваемый, единый, напичканный камерами и электронными датчиками стеклянный ящик-сейф. Стены комнаты Ван Гога и даже крышу, на случай вертолетного покушения, сделали железобетонными. Выставка должна была вот-вот открыть двери. Оставалось собрать последние подписи в конторах Парижа… Но сколько в Париже контор? Мне довелось быть недавно в отделе при штабе Интерпола в Лионе, который борется с кражей картин. Мне показалось, что даже там не испытывают особого оптимизма по поводу возможностей этой борьбы… И художники, и писатели объясняли некогда, что в долину Сосерона и в Овер их завлекли поиски «подлинных», «настоящих» пейзажей. Нашему с вами путешествию по их следам в долине мы можем дать (если не найдем других) то же самое оправдание. Хотя, на мой взгляд, благородная «охота к перемене мест» – в природе человека и не нуждается ни в каких оправданиях. Обеспокоить могут, скорее, нежелание отправиться в странствие, равнодушие, апатия…
СТРАДАЮЩИЙ СОБРАТ ВАН ГОГ РУССКОГО СКУЛЬПТОРА ОСИПА ЦАДКИНА. Фото Б. Гесселя
Недолгое странствие по 4-й департаментской (местной) дороге приведет нас с восточной окраины Овера в деревушку Вальмондуа. Вы, может, помните, что здесь жил и умер в доме, подаренном ему Коро, Оноре Домье. Бюст его стоит нынче на площади Домье. В той же деревне жил и умер писатель Жорж Дюамель, заподозривший в конце жизни, что неспроста будущая супруга Ромена Роллана Майя, приставленная к нему в Москве в провожатые, вешала ему на уши лапшу… Впрочем, это случилось уже в XX веке, но и задолго до рождения одураченных полурусской дамой-гидом Дюамеля и Роллана один вполне профессиональный писатель, баснописец месье Лафонтен, сочинял в этой самой деревенской тиши Вальмондуа свою знаменитую басню «Мельник, мальчик и осел». В деревне этой больше нет ни ослов, ни мельников, но кое-что еще сохранилось. Старинная (XII века) здешняя церковь Сен-Кентен сохранила неф и хоры XIII века. Есть в деревне замок XVIII века и парк, спланированный знаменитым инженером Альфандом (тем самым, что обустроил Булонский лес в Париже). Поклонники железных дорог смогут ознакомиться здесь с товарной станцией местного Музея транспорта. С возвышенного края деревушки открывается прекрасный вид на долину, отсюда уводят в глубь ее пешеходные тропы. В соседнем с Вальмондуа Пармэне (Parmain) на улице Маршала Жоффра (дом № 84) сохранилась старинная (XVII века) голубятня на две тысячи ячеек. Напротив Пармэна, на правом берегу Уазы, лежит городок Ль’Иль-Адам (L’Isle-Adam), принадлежавший некогда герцогам Монморанси, чей род угас в 1642 году. |
