Расплатившись, задержался у кассы. Поглядел на улицу через застекленную пластиковую дверь и непроизвольно передернул плечами. Выходить из теплого помещения на промозглый осенний холод вовсе не хотелось.

Главный жизненный принцип Алексея Константиновича Бельдина был прост и понятен – всегда и везде держаться в тени. И принципа этого он старался придерживаться неукоснительно. Никогда не стремился на первые роли, сознавая, что это чревато самыми непредсказуемыми последствиями при любой мало-мальски серьезной ошибке. Ведь только человек с невысоким IQ стремится к публичной известности, подобно глупому земляному червяку, что в жаркий солнечный летний полдень лезет на самое пекло, хотя гораздо разумнее, как ни крути, следовать за прохладной спасительной тенью.

В справедливости данной жизненной установки Алексей убеждался с младых ногтей. А потому с этих же пор, обладая незаурядными способностями, умышленно оставался в числе серых невзрачных середнячков. Отсиживался и отмалчивался, легко, без борьбы, пропуская вперед напористых однокашников, а потом исподтишка, с немалой долею злорадства наблюдал за тем, как этим законченным идиотам достаются не столько лавры, сколько многочисленные пинки и шишки. Так было и в школе, и в Московском химико-технологическом, куда поступил по настоянию отца. И позже, в Санкт-Петербургском горном институте, куда после тягомотных четырех лет пришел уже по собственному зрелому разумению. Здесь царила атмосфера, совершенно не поощряющая никакого неформального лидерства и инакомыслия. Уже сама обязательная к ношению форменная одежда с бейджиками на пиджаке, казалось, была просто создана для того, чтобы превращать студентов в какое-то унылое овечье стадо. Но Алексею как раз, в отличие от большинства сокурсников, в этой атмосфере дышалось совершенно комфортно. И он не склонен был разделять с ними негодование по поводу строгих институтских порядков и правил, вылившееся в глупую студенческую поговорку: «Кто учился в Горном, тот в цирке не смеется». А поэтому и никогда принципиально не принимал участия ни в каких студенческих акциях протеста. Да и вообще никогда не роптал, не высовывался и благодаря этому, даже не отличаясь высокими оценками в зачетке, всегда устойчиво котировался среди преподавателей и институтской администрации. То бишь – твердо стоял на матушке-земле, в отличие от большинства однокурсников и коварно задавленного слабосильным Гераклом Антея[17].

Бурные девяностые только на краткий миг вышибли Алексея Константиновича из седла. В перипетиях нового дня он сориентировался очень быстро – искусством духовной мимикрии овладел к тому времени практически в совершенстве. Да и никакими глупыми моральными «принципами», в отличие от большинства, он не страдал, а потому ему и нечем было жертвовать. Нечем было поступаться.

И без работы по специальности, как миллионы растерявшихся соотечественников, угодивших в новую страшную реальность, естественно, не остался. Правда, теперь приходилось трудиться на благо натуральных бандитов, принявшихся под шумок азартно выгребать из земных недр разнообразные богатства, разведанные еще в незапамятные советские времена. Но это обстоятельство тоже Алексея Константиновича абсолютно не напрягало. Известное дело: «Кто платит – тот и девушку танцует». Тем более что очень скоро так все забавно переплелось, что теперь уже отличить госчиновника от какого-нибудь натурального урки просто не представлялось возможным.

Новый таежный прииск, где ему посчастливилось угнездиться, сулил немалые дивиденды его высокопоставленным хозяевам. А там, где большие деньги, непременно удастся с барского стола и для себя лично что-нибудь существенное урвать.

Так и было. Потому очень скоро суммы, лежащие на его счетах, предусмотрительно открытых в зарубежных европейских банках, стали просто радовать его многочисленными нулями, обещая в будущем вполне устойчивое и безмятежное благосостояние.