Однако вначале ей нужно было вернуть себе кошель.

– Ураган!

Едва гиппогриф взглянул на нее, Арадрия указала ему на орка с краденой добычей.

Возможно, огромный зверь утратил способность летать, однако прыгать мог, да еще как. Взмахом когтей отогнав прочь двух наседавших на него орков, он развернулся и перемахнул через голову Арадрии.

Другая пара орков шарахнулась от него прочь. Не обращая внимания на орка без кошеля, гиппогриф устремил взгляд к нужному воину и щелкнул клювом, однако расставаться с кошелем даже перед лицом столь страшной угрозы орк не пожелал. В тот же миг Арадрия прыгнула ему на спину, надеясь атаковать зеленокожего, пока тот отвлечен Ураганом.

Гиппогриф широко разинул клюв, стремительно вытянул шею…

И тут ему в грудь вонзилось брошенное сбоку копье. Ураган испустил изумленный крик, пошатнулся и столкнулся с всадницей, сбив ее с ног.

Арадрия кубарем покатилась по земле. Мир закружился, закувыркался перед глазами, а затем в груди вспыхнула острая боль, едва не лишившая Часовую сознания.

Сквозь нестерпимую муку прорвался недолгий душераздирающий стон. Затем Арадрия услышала глухой, чавкающий удар и пронзительный визг Урагана, а в следующий миг земля содрогнулась, будто рядом безжизненно рухнуло нечто тяжелое.

Боль пожирала ее… до тех пор, пока все вокруг, наконец, не исчезло без остатка.

Один из дравшихся с Арадрией орков склонился над неподвижным телом ночной эльфийки. Из глубокой раны в груди вестницы, у левого легкого, куда во время падения вонзилось лезвие ее собственной глефы, сочилась кровь.

– Зачем зря силы тратить? – спросил другой орк. – Рана глубока. Не может она живой быть.

– Если она жива, – басовито зарокотал кто-то третий, – то за такую решимость в безнадежном бою заслуживает смерти воина.

Второго орка осенила тень – тень куда более могучего воина, чем он сам. Рука подошедшего – смугло-коричневая, не зеленая – сжимала древко топора, скорее, подходящего для двуручного боя. Острое, кривое, навеки испятнанное потеками старой крови лезвие оружия украшало немало щербин и царапин, но самой примечательной его чертой было множество сквозных отверстий и желобков у самой рукояти.

Вскоре на поляне собрались и другие орки, общим числом чуть более дюжины. Трое имели раны, свидетельствовавшие о недавней схватке с гиппогрифом.

Воин, добывший кошель, подал его предводителю.

– Дыхания я не вижу. Она мертва. А вот ради чего она так стойко сражалась, великий вождь…

Предводитель орков отправил огромный топор за спину и принял кошель. Происходил он из орков-маг’харов, оттого-то его кожа и имела смугло-коричневый, а не зеленый цвет. Из нижней челюсти, превосходящей шириной челюсти большинства орков, торчала кверху пара крепких клыков, остротой не уступавших кинжалам. В отличие от прочих в отряде, он был совершенно лыс. Могучий торс его украшали наплечники, вырезанные из черепа огромного хищника, убитого его собственной рукой, а над каждым наплечником возвышался массивный кривой клык. Последнее служило памятью об отце, Громе: то были клыки Маннорота, властителя преисподней, великого демона, поверженного его родителем. Убив Маннорота, Гром освободил свой народ от проклятия крови этого демона, обратившей орков в прислужников чудовищного Пылающего Легиона.

С легкостью разорвав кошель, он прочел письмо и поначалу только удовлетворенно крякнул.

– Нас направили сюда сами духи. Мы оказались именно там, куда должны были прийти, чтобы добыть эту дичь, – сказал он, смяв пергамент и сунув его в мешочек на поясе. – Судьба на нашей стороне.