У нее гораздо более выраженный овернский тип лица, чем у вас.
— Верно, — отозвался я. — Вот уже более пятнадцати лет я слышу об этом.
— Оставь Бернара в покое, нечего его раздражать, — сказала Элен и принялась разбирать вещи. Аньес относила их на кровать, расставляла ботинки рядком. Два новых костюма довольно-таки элегантного покроя, галстуки, белье, пуловер, несессер свиной кожи с туалетными принадлежностями…
— Вы ни в чем себе не отказывали, — с ноткой уважения заметила Элен. — Вот ваш бумажник.
Это был черный кожаный бумажник с двумя серебряными инициалами Б. П. Я раскрыл его, в нем была пачка банкнот — десять тысяч франков. Проворные руки сестер доставали из чемодана все новые предметы: бритву в чехле, сафьяновые домашние туфли, носовые платки… Элен развернула пальто; по движению губ, которое она сделала, было видно, что она оценила вещь.
— Бедняжка Бернар, к сожалению, вы утонете в своих костюмах. Мне кажется, они стали очень велики вам, — тихо сказала Аньес.
— Не имеет значения, — отрезал я, теряя терпение.
— И все же! — запротестовала Элен. — Вам лучше не выглядеть смешным, а уж выделяться не следует и подавно. Ну-ка, примерьте этот темно-серый пиджак. Ну же, доставьте мне удовольствие, Бернар!
Пробило половину одиннадцатого. Помимо моей воли у меня перед глазами так и стояло: Жюлия выходит из отеля и направляется к нашему дому.
— С ума сойти, до чего вы похудели! — удивилась Элен. — В плечах еще ничего, но пуговицы нужно будет переставить. Пройдитесь-ка немного, Бернар… Что скажешь, Аньес?
— Скажу, что Бернар производит впечатление переодетого человека. Пиджак словно с чужого плеча.
— Да нет же! Вечно ты преувеличиваешь!
Они суетились вокруг меня, снимали мерку, прикидывали. Я ненавидел и ту и другую. Не будь нелепой затеи с женитьбой, не было бы и письма в Сен-Флур, с которого все началось. Удел Бернара, суливший счастье ему, уничтожал меня. Я скинул пиджак.
— Ну все, я, с вашего позволения, пошел!
— Обождите, Бернар! — воскликнула Элен. — Помогите мне еще перевернуть матрац на бабушкиной постели. Это минутное дело.
От нетерпения, злости, страха мне не стоялось на месте. Казалось, стоит прислушаться, и я услышу за окном шаги Жюлии. И вдруг у меня возникло еще одно опасение: повстречав Жюлию на улице, я ее, вероятней всего, не узнаю. Нужно во что бы то ни стало застать ее в гостинице. В противном случае по возвращении я буду разоблачен. Бежать! Но Элен сообщит о моем исчезновении. К тому же более-менее продолжительный разговор обо мне двух сестер в присутствии Жюлии приведет к тому, что мой обман откроется. В чем только меня тогда не обвинят!
— Подай простыни, Аньес… Натягивайте с той стороны, Бернар. Бог мой, какой вы
неловкий! А еще считаете себя ловкачом!
— Вы сказали, площадь Карно, я не ошибаюсь?
— Правильно. Сразу за поворотом налево.
— Ну все, я пошел, — сказал я. — Скоро одиннадцать.
— Второй завтрак будет в половине первого. Не опаздывайте, — бросила мне вслед Элен.
Я опрометью скатился с лестницы и побежал к набережной. По пути мне попадалось довольно много прохожих, я вглядывался в брюнеток, помня, что Жюлия чуть постарше Бернара и у нее овернский тип лица — довольно неопределенная примета. С чего начать? До того как признаться, что я выдаю себя за ее брата, я должен известить ее о смерти Бернара. Чтобы описать ей свое положение и завоевать ее симпатии, в моем распоряжении чуть больше часа. Ну что ж, ничего другого не остается. Дело мое швах. И какая сила в мире помешает Жюлии расплакаться при известии о смерти Бернара? Она явилась сюда веселая, улыбающаяся, а от моих слов лицо ее побледнеет, глаза станут красными от слез. |