Он бросил часы в ее ладонь. Они были необычайно тяжелые и холодные.

Блисс посмотрела на хронолог. Циферблат пронумерован римскими цифрами от одного до двадцати четырёх. Цифры начинались у основания циферблата и двигались против часовой стрелки по кругу. Был и другой циферблат, выложенный на первый, серебряный, а по краям циферблата были вырезаны руны.

— Как вы используете его?

— Мы не уверены, — сказал Маррок, смущаясь. — Я надеюсь, что это будет очевидно, когда все вы войдёте в проходы.

Блисс коснулась хронолога, и, внезапно, перед её глазами пронеслось новое воспоминание. В ее разуме она увидела руку, которая нажала кнопку на хронологе. Но это была не ее рука, и это не были её воспоминания. Они принадлежали кому-то другому. Не Люциферу — не было мороза по коже, который пробирал ее тело, когда она знала, что вспоминает что-то, что видел он. Нет, это были приятные воспоминания, воспоминания о счастливом времени и месте, воспоминания, принадлежавшие кому-то, кого она любила.

Это воспоминания Аллегры. Она моргнула и осмотрелась. Как странно, что в ней были воспоминания ее матери. Ей стало спокойно от того, что она все ещё имела связь со своей матерью.

— Могу я посмотреть? — спросил Малкольм застенчиво.

— Осторожно, — сказала она, кладя часы в его ладони с носовым платком.

Лоусон спорил с Марроком:

— Я сказал тебе вчера вечером, я не уйду без Арамины. Она — часть моей стаи. Отпусти ее со мной.

Маррок не был рад услышать это:

— Ты не знаешь, что она сделала там. Она была худшей из всех, Лоусон. Она была ужасно жестока. Она не волчица, которой была прежде.

Они превратили ее в пса.

— Даже в этом случае, они превратили ее во что-то другое, когда Ромул сломал ее ошейник. Она больше не пёс. Ее глаза голубые. Она не может превращаться. Маррок, будь разумен.

— Она пытала нас, Ульф. Ей было весело в тот момент. Когда они выпустили ее на землю, она сдавала нас одного за другим. Разве она не была псом, который нашел твою стаю?

Лоусон не ответил. Конечно, он помнил. Темная девушка у двери, ее глаза сверкали темно — красным, сверкали ненавистью.

— Тогда на ней был ошейник. Но не сейчас. Она — часть моей стаи. Я отвечаю за неё.

Маррок вздохнул:

— По другому никак?

— Она пойдёт с нами. Мой брат не оставит ее. Без нее я потеряю Эдона. А мне понадобятся все силы, когда я пойду в Рим.

— Я понимаю, — сказал Маррок. — Я освобожу её под твою заботу. Но теперь она — твоя ответственность. Если она предаст нас, то моя стая не будет ждать, чтобы убить её.

— Если она предаст нас, — пообещал Лоусон. — Я лично прикончу ее.

Ахрамин не выглядела благодарной за то, что Лоусон освободил ее. Волки держали ее в деревянной клетке, и засов исчез, когда они отпустили её. Она переступила через деревянные палки.

— Маррок имел полное право держать меня. Вы не знаете, что я сделала для Ромула, — сказала тупо Ахрамин. — Почему ты освободил меня? — спросила она Лоусона.

— Я доверяю тебе, Ахрамин. Ты привела нас к Марроку, к свободным волкам, как и обещала. Ты говоришь, что больше не пёс, и я верю тебе, — сказал он, протягивая руку. — Мир?

Ее глаза вспыхнули, но она прикусила язык и сумела пожать его руку. Блисс надеялась, что Лоусон знал, что делает. Ахрамин пробилась к Эдону, который никогда не оставлял ее, который спал рядом с ее клеткой всю ночь.

— Я знаю, что он попросил о моей свободе только ради тебя, — сказала она ему, обращаясь к нему нежно впервые, с тех пор как вернулась в стаю.