Гнат Заруба, столько переживший за этот бесконечно долгий зимний день, сидел на бревне, легонько поглаживая свою рану на груди, которая под вечер стала болезненно ныть. Он думал о том, что теперь, потеряв своего бека, ногайцы уж точно не уйдут – будут мстить за его смерть. Так велит их кодекс чести. Только вот в лобовую атаку они вряд ли пойдут - велики были их потери от ружейного огня и ядер фальконетов. У стен радуты лежали теперь, заметаемые  легкой поземкой 23 тела, над которыми кружилось уже поганое воронье.

         Заруба тяжело поднялся и, прихрамывая, поднялся на помост. В горячке схватки, видимо, в момент, когда Янычар грудью налетел на ногайского коня, он получил сильнейший удар в бедро во время сшибки коней. На бедре теперь зиял огромный «синяк», и нога плохо сгибалась. Навалившись грудью на обрез бойницы, он прижал к глазнице подзорную трубу и, медленно поводя ее раструбом вдоль горизонта, стал осматривать окрестности.

         Ногайские разъезды, не скрываясь, маячили в степи, а над балкой полыхало зарево множества костров. Гнат внимательно оглядел степь и понял, что ногайцы перекрыли разъездами все пути к заставе. Оставался только путь через плавни, но с таким табуном, да еще с раненными через плавни не пройти. К тому, же дул устойчивый северо-восточный ветер, и если ногайцы подожгут камыш, пламя пойдет как раз в сторону движения казаков. Заруба отмел этот вариант, как неприемлемый, и понял, что других возможностей спасти жизни своих товарищей по оружию, просто не существует. А значит, придется принять бой.

         Гнат вернул зрачок трубы к балке и некоторое время смотрел на зарево костров. Какая-то очень важная мысль билась в его мозгу, пытаясь вырваться, но Заруба никак не мог сконцентрироваться, чтоб ухватить ее. Что-то тревожное витало в воздухе, и чем дольше казак всматривался вдаль, тем яснее становилось ему, что ногайцы сегодня не будут предпринимать новых набегов на радуту. Да и смеркалось уже.

          Гнат обернулся, высматривая Лукьяна Синицу, но того нигде не было видно. Тогда Заруба перегнулся через перила помоста и велел кому-то из джур - коноводов разыскать его и прислать на помост.

          Вскоре Синица степенно поднялся по скрипучим ступеням и встал около Гната, вопросительно глядя на него. Лукьян был немногословен и в жизни, а Зарубу он вообще понимал с полу-взгляда.

          Гнат кивком головы указал на балку. Синица, так же, как недавно Гнат, оперся грудью об обрез бойницы и пристально осмотрел окрестности заставы. Через некоторое время он выпрямился и вполголоса сказал Зарубе:

          - Я бачу то же, шо бачишь и ты. Они скорей всего нападут ночью. Сейчас они смолят свои дротики  - у них же всегда при себе просмоленная пакля для факелов, поэтому столько костров. Я так думаю, забросают нас дротиками – начнутся пожары. Они рассчитывают, что наши кони сбесятся, испугавшись огня, и потопчут нас. И, наверно, так и случится, если внутри радуты все начнет гореть… А они спокойно зайдут и заберут коней.

         - Та-а-к, - протянул Заруба, - Значит…

         - Не так и не значит, - перебил его боевой товарищ.