– Рана есть, – тихо вставил Азаров, – и не одна.

– И вот я долго думала и решилась, – продолжала Софья Павловна, отмахнувшись, – я решилась погубить свою репутацию ради вас. И что же я увидела, подойдя? Вы, на Ахилле! – Она снова заломила руки и зарыдала.

Такого количества рыданий было многовато даже для закаленного в боях полковника, а он к тому же действительно был влюблен. Все желания его были направлены на то, чтобы не причинить еще большего горя любимой женщине, и он совершенно не обратил внимания на то, откуда она знает имя его жеребца и по каким признакам сумела определить в темноте, что лошадь устала. Ведь она неоднократно уверяла его, что абсолютно не разбирается в лошадях…

– Хорошо, – медленно сказал Азаров, – раз вы настаиваете, то я расскажу вам. Я просто не могу оставаться в таком положении, когда вы считаете меня чудовищем. Так слушайте же!

Софи оживилась, но села, сохраняя на лице выражение оскорбленного недоверия.

– Я был женат, – начал полковник глухо, но в глаза своей визави смотрел честно и твердо. – Это было давно, много лет назад. Жена моя умерла при родах…

– Боже, – пробормотала Софья Павловна, чтобы как-то отреагировать. На самом деле сказать ей было абсолютно нечего. Она пыталась понять, не морочит ли ей полковник голову, но по всему выходило, что он не врет, уж настолько-то она успела изучить его за время их знакомства.

– Жена умерла, а ребенок выжил, – с горечью продолжал Азаров, – но лучше ему было не жить.

Он встал, отошел в дальний угол комнаты, помолчал немного, потом сказал жестко:

– Мой сын – полный и законченный идиот. Никакому лечению не подлежит, и не подлежал никогда. Он жил с моими родителями в Москве, я воевал, потом революция. Мать умерла от тифа в восемнадцатом, отец с Андрюшей и его нянькой решил податься на юг. Он умер в дороге, нянька чудом нашла меня. И вот я определил их на хутор Ясеньки, у няни там родня, и навещаю, когда могу.

Он замолчал, но поскольку Софи не произнесла ни слова, то заговорил снова, гораздо нервознее:

– Невозможно поселить его здесь, невозможно, чтобы его кто-то видел из моих знакомых, я не вынесу этой показной жалости, этих перешептываний за спиной, ужаса в ваших глазах…

«Но при чем же здесь я?» – подумала Софья Павловна.

Она была разочарована, потому что по всему выходило, что полковник говорит правду. Конечно, она расспросит еще об этом княгиню Анну Евлампиевну, не может быть, чтобы та хоть краем уха не слышала про сына-идиота.

– Вы молчите?! – воскликнул между тем полковник. – Правильно, потому что это еще не все. Осенью тринадцатого года я возил Андрюшу в Швейцарию. И там врачи сказали мне, что болезнь эта наследственная, причем с моей стороны. Вы представляете? Наши доктора говорили, что болезнь произошла от тяжелых родов, что-то там про неправильное положение плода… А тут мне совершенно определенно дали понять, что в моем роду, очевидно, уже встречались такие случаи, что просто никто не рассказывал мне, не проводил параллели. Болезнь эта передается по мужской линии. Так что даже если у меня родится здоровый ребенок, как я сам или мой отец и дед, то в его потомстве может быть опять такой случай!

Софья Павловна подавила зевок и украдкой взглянула на часы. Следовало выбираться отсюда как можно скорее, уже поздно, и ничего нового полковник ей не расскажет. Она передаст все сведения этому нахальному поручику Ордынцеву, и пусть он делает с ними что хочет. Пускай посылает человека с проверкой на хутор, как его… Ясеньки.

– Вот почему я не могу жениться на вас, Софи! – продолжал свое Азаров.