Ряды захохотали. Совработник заерзал на стуле».

В конце концов Мессингу уже после войны удалось перейти в отдел сатиры и юмора «Москонцерта», где работали Смирнов-Сокольский, Миров и Новицкий, Миронова и Менакер, а также вне штата виднейшие артисты театров, в том числе Игорь Ильинский, до сих пор непревзойденный комик оперетты Григорий Ярон, блестящий артист и красавец Кторов… Мессинг там тоже только числился и, как рассказал мне бывший заведующий литературной частью отдела Ефим Захаров, получал максимальную ставку артиста разговорного жанра, с учетом надбавки за гастроли и за мастерство, что в сумме составляло около сорока пяти рублей. Столько же получал в «Ленконцерте» Аркадий Райкин. Однажды на его концерт пришла министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева и, зайдя за кулисы, выразила удовлетворение его программой и неожиданно для артиста предложила:

– Запойте, Аркадий Исаакович!

– Зачем? – удивился Райкин.

– Вы на сцене работаете три часа, а получаете… Но если споете хотя бы две-три песенки, то мы сможем добавить к вашей ставке еще двадцать пять процентов, за совмещение жанров.

Райкин воспользовался ее советом, не ради денег, а для разнообразия репертуара. Через год в программе «Времена года» он уже исполнял четыре песни, одна из которых стала очень популярной: «Ты ласточка моя, ты зорька ясная, ты в общем самая огнеопасная».

Забежав несколько вперед в жизни нашего героя, открутим ленту повествования назад и остановим ее на поездке в Брестскую область.

Поезд простоял в Минске полчаса. Вызванный кондуктором молодой врач суетился вокруг Мессинга, прощупал его пульс, приложил ухо к сердцу, приподнял веки.

– Вы очень ослаблены, – сказал он, – старайтесь не засыпать, читайте книгу, смотрите в окно…

– Но мне чертовски хочется спать! – нервно произнес Мессинг.

– Ни-ни! – запретил врач. – У вас был слишком глубокий сон! Потому при общей слабости… Извините, товарищ, но вы можете не проснуться… Поверьте мне…

– Я проснусь, – улыбнулся Вольф Григорьевич.

– Не шутите, – сказал врач, – я слышал, что в Польше есть телепат и ясновидящий, который впадает в каталептический сон и сам выходит из него. Но вы же не он, не Вольф Мессинг!

– Почему? – удивился Вольф Григорьевич и потянулся к висящему на крючке пиджаку за паспортом.

– Не разыгрывайте меня! – буркнул врач. – Наверное, вы и Пушкин, и Александр Македонский!

Мессингу не понравился издевательский тон врача, его самонадеянность, и он закричал:

– Поезд тронулся! Вы не успеете выйти! Спешите к выходу!

Врач сломя голову рванулся в тамбур и со страхом в глазах спрыгнул с подножки стоящего поезда.

На вокзале в Бресте Мессинга встретил директор филармонии. Лицо его выражало радушие, осторожность и бдительность одновременно.

– У нас пограничный район, – сдвинул он брови, – каждая сотня метров под наблюдением. Народ в основном передовой, грамотный. В суеверия и гадалок не верят, тем более в ясновидящих. Но под знаком государственной филармонии сборы будут. У вас большая ставка, Вольф Григорьевич!

– Я объехал с концертами весь мир!

– Капиталистический, – с укором заметил директор, – а у нас Страна Советов. Выступать перед нашими людьми – высокая честь. У вас был администратор?

– Импресарио, – сказал Мессинг.