|
Никто из них никогда не боится, никто не убегает, никто не предает, никто не совершает акта жестокости или трусости. Но – и я с сожалением теперь обязан утверждать это – Советская Армия была единственной из всех участвовавших в этой войне армий в мире, которая предоставила врагу, т.е. армиям Гитлера, многочисленные «антисоветские» военные соединения, которые набирались из русских лагерей для военнопленных. Если бы у немцев были средства для этого, то они могли бы вооружить и использовать два миллиона советских пленных, большей частью украинцев, белорусов, кавказцев, черкесов, туркменов, татар. Это значит, что коммунизм, по крайней мере, примененный в России, недостаточно силен как идея, чтобы в рамках СССР сплавить в единое целое народы, отличные от русских по расе, языку и религии. В своей знаменитой речи 8 мая 1945 года Сталин благодарил все народы Советского Союза за их вклад в победу, за их непоколебимую верность: «но, прежде всего, русский народ».
Мораль, которая, кажется, подчиняются в этих русских военных книгах офицеры и солдаты, – это не «рабочая мораль», а мораль, которая только мало отличается от морали буржуа в общепринятом смысле. Чтобы подтвердить эту мою оценку, достаточно военных репортажей английских и американских корреспондентов, наиболее примечательными из которых, вероятно, являются те, которые Эрскин Колдуэлл, автор «Табачной дороги», собрал и позднее опубликовал под названием «Moscow under Fire» («Москва под огнем»). Эти американские и английские репортажи из-за их неестественного тона, неточного способа выражения, бессмысленности слишком обычных и повторяемых в пересказе героических эпизодов дают понять, что они рассказывают все, опираясь на слухи, а не на непосредственно пережитый опыт. Они писали вдали от полей сражения, по ту сторону Москвы, так как советские органы власти запрещали им ехать на фронт. И это частично объясняет, почему английские и американские военных корреспонденты, вопреки их претензии на то, что они свободны – самые свободные и самые мужественные в мире, в сравнении, по крайней мере, с нами, бедными романцами, трусливыми и лживыми, какими мы есть – должны были довольствоваться тем, что раздували официальные советские сообщения, часто писали под диктовку, и, как все советские военные корреспонденты, следовали директивам московской пропаганды. Я не сидел ни в Риме, ни в Берлине, и тем более не в Москве: я был на русском фронте, сначала с итальянскими и румынскими войсками на Украине, позже в финской армии в Карелии и Лапландии. Я описывал войну в России, и старался всего лишь объективно изображать то, что я видел, и предоставлял итальянской цензуре заботу вычеркивать из моих сообщений то, что они считали нецелесообразным или опасным сообщать итальянской публике. С другой стороны, я должен констатировать, что опубликованные тогда в «Corriere della Sera» и напечатанные здесь снова тексты за исключением лишь нескольких деталей представляют собой именно то, что я писал. Естественно, что то, что читали между строками, было гораздо интереснее того, что я писал открыто. После двадцати лет фашизма, это значит, цензуры, итальянские писатели и журналисты стали мастерами в искусстве писать между строк. Впрочем, это типично итальянское, очень древнее искусство, так как уже много веков в Италии для писателя не было свободы. И итальянская публика достигла большого мастерства в чтении между строками. Также для иностранного читателя сегодня будет легко читать между строками моей книги, так как события, которые я предсказывал, позже стали реальностью и известны всем. Однако летом 1941 года, в начале войны с Россией, когда я писал главы «Волга рождается в Европе», было нелегко предвидеть поражение Германии, и было опасно делать благоприятные прогнозы для России. Нельзя забывать, что я был военным корреспондентом «Corriere della Sera», т. |
