Вот только есть один нюансик...
Данил выслушал все про нюансик, но ничего не сказал, вообще никак не
выразил своего отношения. Как он ни доверял Капитану, каждый в данный
конкретный момент знает ровно столько, сколько ему положено. Умные все-таки
люди были создатели "перекрестного опыления"...
Потом он со столь же равнодушным лицом выслушал доклад о поведении еще
одного индивидуума, на сей раз женского пола, забрал у Капитана фотографию
ляльки в передничке - нет никакого криминала в том, что человек держит в
кармане снимок юной старшеклассницы, это вам не порнуха какая-нибудь,
девочка вполне одета,- спрятал снимок в объемистый бумажник и встал, уже
легонько сутулясь согласно роли:
- Ну, мне пора. Если объявится Ярышев, немедленно дай знать. А в
остальном...- Он помедлил пару секунд и решился: - А в остальном - объявляю
режим боевой тревоги. Лучше пересолить, чем недосолить, все равно никто не
узнает, и в случае чего смеяться над нами будем лишь мы сами... И, бога
ради, осторожнее, Лемке. Извини, но я уж на правах старого другана... Что-то
ты оживлен самую чуточку больше, чем следует, что-то ты при звуке боевой
трубы стал излишне бойко прядать ушами и рыть копытом землю. Я ж тебя сто
лет знаю, вот и вижу, что оживление не вполне оправданное...
- Ты понимаешь, мне две недели назад стукнул полтинник...
- Понимаю,- сказал Данил.- Самому через пару месяцев стукнет
"последний-раз-сорок", а там и полтина грядет согласно законам природы и
арифметики. Потому я и говорю: оживлен ты, на мой взгляд, не вполне
нормально. Это опасный путь, Лемке, когда мужики-"полтинники" начинают со
страшной силой заваливать девочек, без нужды скрипеть мышцой и выкидывать
прочие номера, дабы доказать себе, что они еще ого-го...
- Тьфу ты, черт. Что, заметно?
- Заметно, Палыч,- сказал Данил.- "Синдром полтинника", уж извини, я тебе
диагностирую. Для постороннего глаза заметно, знаешь ли. Ты стал чуточку
другой...
- А может, ты не только мне пеняешь, но и себе заранее делаешь
предостережение в преддверии того же диагноза?
- А может, ты знаешь,- тихо сказал Данил.- Полтинник - это все же рубеж,
Палыч. Как между полковником и генералом, может, у меня синдром как раз в
брюзжании и выражается, пойми тут... В общем, не скрипи мышцой зря.
- Не буду,- серьезно пообещал Лемке.
- Вот и ладушки... Ну, всего тебе веселого! Пройдя несколько шагов по
тихой улочке, он ощутил легкий, мимолетный укол страха - страха старости.
Все правильно, есть рубеж. И есть синдром. Кто-то начинает, как Багловский,
задирать подолы школьницам, кто-то, подобно Лемке, начинает двигаться с
нарочитой энергичностью, а кому-то, как, например, некоему Черскому,
начинает лезть в голову всякая тоскливо-лирическая чепуха: можно вспомнить
хотя бы, что ты, вопреки известной пословице, и дерева не посадил, и дома не
построил (зато спалил не менее полудюжины), произвел, правда, на свет аж
двух сынов, но все чаще начал призадумываться: что же от тебя останется на
этой грешной земле? Пригоршня юбилейных медалей, среди коих замешалась
Красная Звезда? Память о крутом волкодаве? Хоть парочка слезинок, которую
Ларка в свое время, будем надеяться, проронит? Желтеющие фотографии, на
которых ты торчишь за плечом Леонида Ильича Брежнева? Груда горелого железа
в живописном ущелье - все, что осталось от новейшего некогда вертолета?
Положительно, старость - это как раз и есть то состояние души, когда ты
начинаешь мучительно размышлять, каким будет итог. |