— Ну да, — сказала Аманда. — Ему что? Он рад, что снова вернется к себе в имение! Но я-то как поспею теперь на почту, а затем еще убрать комнаты в замке да протопить…

— Дайте-ка деньги, — сказал Пагель, взял их, взглянул на Аманду и сунул в бумажник. — У меня такое предчувствие, что завтра я научусь летать и, значит, смогу лично вручить их фрау фон Праквиц. Сэкономим на пересылке.

— Хорошо, — сказала Аманда. — Постараюсь достать в деревне двух-трех женщин. Надо же и ужин приготовить.

— Ступайте! А я еще засяду за книги. Толку от этого мало, порядку тут не будет, но попробую хоть установить что-то вроде кассовой наличности…

Пагель сел за стол. Разговаривая с тайным советником, он был еще весел и возбужден, но сейчас этот веселый задор потух. Стоило ему представить себе старого бородача — как он зарычит, как зальется багровой краской, как будет на него наскакивать, распространяя зловоние, и ревом отвечать на каждое возражение, когда он вспоминал, как старик разбрызгивает слюну, впадая в неистовство… Черт возьми, хорош будет завтра денек, он один остался здесь козлом отпущения за все и вся. А еще хуже то, что он уже не владеет своими нервами. Терпеть он не может терять самообладание. Потом он этого себе не простит!

Но бежать?

Ни за что!

Между тем всю деревню облетела весть, что вечером возвращается старый хозяин и женщины уже убирают замок… Нашлось десятка два кумушек женского и мужского пола, у которых оказались неотложные дела в той стороне. И когда они увидели, что окна в комнате старика освещены и открыты, все радостно закивали головой. Они с восторгом думали о том, что произойдет здесь завтра утром.

Все они забыли, как радостно встречали юного Пагеля, как любили его, называли «юнкерочком» и как счастливы были после вороватого Мейера-губана работать под началом такого порядочного человека. Все прогуливались под окном конторы, пытаясь невзначай заглянуть внутрь, а самые любопытные изобретали какой-нибудь предлог поговорить с управляющим и никогда еще так часто и так бессмысленно не мешали Пагелю, который сидел над колонками цифр, складывая миллионы, миллиарды, биллионы.

Когда любопытные выходили из конторы, остальные спрашивали:

— Он еще здесь?

И если разведчики отвечали: «Сидит и пишет», — они покачивали головой и говорили:

— Ни стыда, ни совести. Вещи-то уложил?

— Что ему укладывать? — отвечали те. — Он, верно, давно припрятал свое барахлишко, ведь последние дни он только и делал, что ездил в город.

И не знали они, чего им, собственно, желать: чтобы Пагель остался в имении и после ужасного скандала попал за решетку или чтобы Пагель удрал, а старик лопнул от злости. И то и другое было заманчиво!

— Увидишь, завтра утром хватятся, а его и след простыл! — говорили одни.

— Ну и ну! — изумлялись другие. — Вот это — ловкач, его даже старику не изловить! Самый пронырливый из всех, кого мы здесь видели.

— Вот именно. А раз он ловкач, так завтра же утром даст тягу.

Так и вышло.

7. ТОЛСТЫЙ СЫЩИК ПОДАЕТ О СЕБЕ ВЕСТЬ

В семь часов вечера Пагель с тяжелым вздохом захлопнул свои книги: никакого толку!

Прежде чем выключить свет, он еще раз окинул взглядом контору, взглянул на несгораемую кассу с арабесками, на некрашеную деревянную полку с документами и комплектами «Областных ведомостей». Пишущая машинка прикрыта, сколько писем он написал на ней матери — для Петры.

«Завтра я отсюда вылечу, — уныло думал Пагель.