Изменить размер шрифта - +
Получился сок, слаще которого люди не пробовали. Когда этот сок перебродил, выстоялся и набрал силу, родилось вино, розовое, как заря на Девичьей Груди, и душистое, словно мёд горных пчёл. Оно дарует веселье, красноречие и отвагу и никогда не наказывает ничтожеством похмелья. Это – благословение Богини, которым мы взысканы среди всех творящих вино. Пусть-ка тот, кто ревнует к милости солнцеликого Менучера, сперва попробует не то что превзойти наш напиток, – хотя бы повторить!

Мать Кендарат задумчиво проговорила:

– Судя по тому, как свободно ты рассказываешь о том, что зиждит спокойствие и достаток вашего племени, добрая Айсуран, перенять подобное искусство может лишь имеющий золотые руки и чистое сердце. А такому человеку и подсылов снаряжать незачем, он сам уже обрёл своё счастливое ремесло.

 

Всё так, но где-то на равнинах стоит деревня со звонким гончарным названием Дар-Дзума. Там делают лучшие на свете кувшины. А жители временами попадают в рабство за неведомо как скопившиеся долги. Почему?..

Вечером, когда стали ладить ночлег, Иригойен сам слез с ослика. Ноги еле держали его, но молодой халисунец отправился помогать Волкодаву собирать растопку для костра.

– А вот скажи мне, святой человек, – подошла к нему Айсуран. – Мы, горцы, тёмный народ, мало смыслящий в делах твоей веры. Иные у нас утверждают, будто избранники Лунного Неба водят жён и растят детей, другие же спорят, будто им оставлена лишь неземная любовь. Рассуди нас, святой человек, – за кем правда?

Насчёт тёмных и несмысленных горцев она прибеднялась, конечно. Бабушка Псица некогда объясняла маленькому внуку, звавшемуся в те времена просто Межамировым Щенком: так люди начинают разговор, чтобы собеседник почувствовал себя мудрым и знающим и охотнее дал волю словам.

– И те и те правы, почтенная Айсуран, – улыбнулся халисунец.

Волкодав поймал себя на том, что ему нравится улыбка этого парня, мягкая и немного застенчивая. Он видел такую у очень мужественных людей, не ломавшихся там, где, казалось, выстоять было невозможно.

– Когда-то, давным-давно, – продолжал Иригойен, – людям казалось, что посвятивший себя Лунному Небу должен отдаваться жреческому делу весь целиком: часть внутреннего жара, уделяемая приметам земной жизни, вроде дома и семьи, лишит его служение совершенства. Но потом ударил Камень-с-Небес, и там, где раньше жило сто человек, остался дрожать от холода едва ли десяток. В беде люди потянулись к жрецам за словом надежды и мудрости. Служители Лунного Неба стали кострами, у которых грелся народ. И тогда кто-то задумался: почему землекопы и свинопасы обильно продолжают себя в потомстве, а самым разумным и благим людям должно быть в этом отказано? Так может дойти до того, что народ утратит величие и уподобится запущенному стаду, которое постепенно мельчает и вместо драгоценного руна обрастает дикой щетиной. Обратились за советом к величайшим учителям веры… Так прежний обычай был оставлен прошлому. Ныне, почтенная Айсуран, наши жрецы берут себе жён, и люди ждут, чтобы от них родились толковые дети.

Горянка поблагодарила его и ушла очень довольная.

Иригойен выпрямился, держа в руке несколько сухих веток. Наверное, ему больно было двигаться, но он старался не показывать виду.

– А я, кажется, знаю, чему так радуется наша добрая Айсуран, – сказал он Волкодаву.

Тот молча смотрел на него, ожидая продолжения. Сын пекаря превратно истолковал его молчание и спросил:

– Друг мой, понимаешь ли ты речи, с которыми обращаются к тебе люди?..

Друг мой!.. Последний раз венна так называл человек, которого ему не суждено было забыть. Волкодав медленно кивнул.

– Она говорила, что ходила просить о женихе для своей дочери, – сказал Иригойен.

Быстрый переход