Но эта узнала. Вытаращилась, отступила на шаг, тихо ойкнула — и, закатив глаза, принялась оседать, скользя по стене хрупким плечиком. Я едва успел подхватить ее и осторожно опустить на паркет в прихожей, придерживая ладонью затылок, чтобы бедняжка ненароком не ушиблась.

Хозяин апартаментов оказался покрепче: тоже выпучил глаза до размеров золотого империала, выругался, но сознание все-таки не потерял. И тут же принялся пятиться, тоскливо глядя то на меня, то на оставшуюся на вешалке в прихожей кобуру с «наганом».

— Ты это брось, — буркнул я. — Даже не думай.

— Отче наш, сущий на небесах! — забормотал Петропавловский, осеняя себя крестным знамением. — Да святится имя твое, да придет царствие твое…

Дни, проведенные в духовном училище, не прошли впустую. Нерадивый отпрыск священнослужителя не только без запинки тараторил текст молитвы, но и, похоже, успел заново уверовать в Господа. Впрочем, неудивительно: встреча с ожившим мертвецом — определенно не то, что происходит каждый день.

— Да хватит тебе, дурья башка. — Я шагнул в прихожую и прикрыл за собой дверь. — Это я. Живой и почти здоровый.

— Д… д-д… д-да как так то? — от волнения Петропавловский даже начал заикаться. — В-вовка… Как так вышло⁈

— Сам не знаю. — Я пожал плечами и опустился на корточки — обратно к многострадальной горничной. — Давай-ка мы твою барышню на диван определим, чтобы не простудилась. И самовар поставь — а там и поговорим.

Ничего особенно я не делал и не требовал, но Петропавловский никак не мог перестать таращиться. Его как будто приморозило ногами к полу, и даже потрогать меня за рукав он решился, только когда я слегка подвинул его плечом, пронося в гостиную бесчувственное женское тело.

— К-какой самовар, Вовка? Мы ж тебя третьего дня похоронили!

Петропавловский все еще пыхтел, бледнел и дрожал, как осиновый лист, однако теперь к нему хотя бы вернулась способность соображать… ну, частично вернулась. Я не завывал, не парил над полом, не звенел цепями, не пытался вырвать сердце или высосать кровь из шеи, как поступил бы на моем месте любой уважающий себя упырь. И выглядел, хоть и преотвратно, но все же вполне живым.

— Господь милосердный… Вовка, а это точно ты?

— Сейчас в лоб как дам — узнаешь, — проворчал я, укладывая горничную на диван. — Самора, говорю, ставь.

— Да, ты. — Петропавловский кое-как выдавил из себя усмешку. — Теперь узнаю… Но как так вышло то, что ты живой⁈

— Слухи о моей смерти сильно преувеличены. — Я не стал дожидаться, пока хозяин решит проявить радушие, и сам направился в сторону кухни. — Такие дела, братец.

— Я сам гроб видел, Вовка! — Петропавловский бросился за мной следом. — Вот этими глазами!

— Закрытый? — на всякий случай уточнил я.

— Да…

— Ну вот то-то и оно.

Делиться подробностями побега из могилы, равно как и беседовать об истинных возможностях своего Таланта я, конечно же, не собирался. Взглянув на мою серьезную физиономию, Петропавловский многозначительно закивал. Похоже, уже успел придумать у себя в голове версию, достойную самого крутого авантюрного романа. Что-нибудь про подмену покойника, очередной заговор или хитрую многоходовку, придуманную многомудрыми чинами тайной полиции.

Правда, впрочем, была куда занятнее.

— Ладно, братец. Чего это мы все обо мне да обо мне? — Я водрузил самовар на примус. — Лучше скажи, чего у вас тут за эти дни было.