|
Заметив ее нерешительность, Лавиния продолжала: – Ты не должна постоянно жить с мыслью о смерти Элен. Эта рана должна постепенно затянуться. Ребекка прикусила губу: Лавиния прекрасно ее понимала. Она задумалась над предложением леди Клэкстон надеть одно из вечерних платьев матери и решила, что это даже хорошо: таким образом она как бы будет чувствовать ее поддержку. – Я… я согласна. Давай поднимемся на чердак. Там в сундуках лежат все ее платья. – Ребекка встала. – Без тебя мне не справиться. Я не имею ни малейшего представления, что мне идет. – Подходи к своей внешности так же, как ты подходишь к внешности человека, портрет которого пишешь, – сказала Лавиния, поднимаясь. – Не смотри на себя в зеркало и не сетуй на свою внешность. Тебе не надо думать о том, что ты застенчивая и немодная. Думай о том, что ты пишешь автопортрет и хочешь себя сделать красивой и элегантной. Ребекка с уважением посмотрела на свою мудрую приятельницу. – Лавиния, тебя послал мне сам Господь. Что бы я без тебя делала? – У Элен было прекрасное шелковое платье цвета янтаря. Оно очень пойдет тебе. Давай поищем его. Ребекка поднималась по лестнице с мыслью, что Лавиния, в сущности, добрейшее существо и отличный друг. Покончив с поручениями сэра Энтони, Кеннет, как всегда, зашел на почту. Там его ждало письмо от лорда Боудена. Кеннет прочитал его и нахмурился. Боуден требовал доклада. Не желая встречаться с ним, Кеннет решил послать ему письменный отчет. Он спрятал письмо в карман и направился к дому Ситона, мысленно составляя ответ, но скоро решил, что неприятное дело может подождать. Гораздо приятнее было думать о Ребекке. К концу вчерашнего вечера она уже была сама собой, смеялась и шутила. Постепенно она вернет себе былую уверенность. Уверенность понадобится и ему самому, так как этот бал будет для него первым выходом в свет. Он ушел в армию, так и не появившись в лондонском обществе, как это обычно делают молодые джентльмены. Если бы не Гермион… Кеннет постарался отогнать эту мысль. Даже если бы мачеха не была дьяволом во плоти, собственная бесхарактерность сделала бы его положение невыносимым. Он получил то, что заслуживает. Был полдень, когда Кеннет вернулся в дом Ситона. В холле на столике его ждало приглашение от герцога и герцогини Кэндовер. Друзья не подвели его. Он вошел в кабинет и застал там сэра Энтони и Джорджа Хэмптона. – Вы как раз вовремя, Кеннет, – сказал художник. – Спуститесь с Джорджем в подвал и помогите ему найти одну картину. – В подвал, сэр? – Я имею в виду чулан, где мы храним краски, кисти и прочий материал. Джордж покажет вам, где он находится. Я бы и сам это сделал, но меня уже ждут посетители. Сэр Энтони протянул Кеннету ключ. – Мне нужен оригинал этой картины Энтони, с которой я хочу сделать гравюру, – сказал Хэмптон, взяв со стола лампу. Спускаясь по лестнице, Кеннет решил, что ему выпала прекрасная возможность поговорить с Джорджем Хэмптоном. – Это картина из серии «Ватерлоо»? – спросил он. – Да, она из той же серии. Как только Энтони закончит картину «Веллингтон», я приступлю и к ее гравировке. Уверен, что картины этой серии взбудоражат публику на выставке, и мы готовимся к ее открытию, чтобы приурочить к ней продажу гравюр. – У вас хорошо поставлено дело. – Мой отец держал магазин в графстве Кент; я с детства учился торговать, – сухо ответил Хэмптон, – и не жалею об этом. Если бы миром правили одни только джентльмены, человечество все еще не вышло бы из пещер. – Я отнюдь не хотел вас обидеть, скорее наоборот. – Прошу простить меня, – Хэмптон смягчился. – Возможно, я очень чувствителен к таким вещам, но когда я приехал из провинции и поступил в Королевскую академию искусств, многие студенты часто указывали мне на мое низкое происхождение. |
