И я снова сел за стол.

Арчил Мамаладзе (Анчар). Родился в простой трудовой, крестьянской, что ли, семье, в горном селении. Рано остался без родителей, с малой сестренкой на руках.

Сестра училась в городе. Арчи справлял хозяйство – виноградник, кукуруза, несколько барашков, коза и куры.

Горные кручи, шумящая по камням речка, охота в горах.

Он гордился своим древним родом – воинов и земледельцев. Он гордился юной красавицей сестрой. Будто был ее отцом, а не братом. И берег ее. Ради нее он трудился, ради нее он жил.

Но уже расползалась из городов грязная скверна. Отравляла ядовитым облаком древнюю землю, освященную трудом и праведными битвами. Заражала молодежь.

Все становилось иным – одежда, нравы, музыка и песни, мысли и чувства. Уважение к старшим сменялось небрежением и насмешкой. Над мудростью отцов издевались, их снисходительно учили жить на чужой манер. Дети стали забывать обычаи предков, внуки грубили старикам. Презрительно смеялись над горем ближнего, не радовались его счастью. Искали в жизни иных дорог, легких своей дозволенной подлостью…

«Рядом Сосед жил. Очень богатый. Самый богатый в селе. Дом большой. И в доме все было. Три машины. Три сына. Приехали из города отдыхать. Отец рад был. Еще не знал, что на большое горе приехали. Все село стало гостем. Столы накрыли во дворе под чинарами. Хорошие тосты говорили Соседу и его детям. И друзьям его детей. Пели песни и танцевали танцы. Потом старшие пошли спать. Молодые остались на свои песни и пляски. И Сулико осталась с ними. Будь проклята эта ночь…»

Долго ревела над селом чужая в горах музыка. Долго шумела пьяная молодежь. А потом случилось страшное.

Их было семеро, молодых людей. Не людей, конечно, но как их назвать? Нет такого слова на земле.

Утром дети Соседа и их друзья из города (за здоровье и счастье которых от сердца поднимались полные бокалы) умчались на своих машинах вниз. Они были уверены, что бедная девушка, у которой на свете – только брат, скроет свой позор.

Анчар укрыл буркой бившуюся в истерике Сулико и пришел к большому дому Соседа. Остановился в воротах, не вошел во двор.

Постаревший Сосед вышел на крыльцо. Стоял, сгорбившись. Ждал.

Анчар поднял руку.

– Не делай этого, – глухо попросил Сосед. – Ради моих седых волос. Ради спокойной кончины.

– Это было в твоем доме, – глухо возразил поседевший мальчишка Анчар. – Так пусть на крыльце твоего дома вырастет трава. Это были твои дети. Так пусть на твою могилу приходят только собаки и свиньи.

Сосед уронил голову на грудь и молча вернулся в дом.

«Это самые страшные проклятия у нас. Это значит, что в его дом больше никто и никогда не войдет, чтобы разделить с хозяином радость и скорбь, хлеб и кров. И могила его будет заброшена и забыта даже самыми близкими людьми. Так, да».

Вечером дом загорелся. То ли не выдержав того, что в нем случилось, и позора праведного проклятия; то ли не выдержал сам хозяин.

Анчар дом не поджигал. Он достал из сундука дедов карабин, бурку и горсть патронов и сел в засаду. В самом подходящем месте дороги. Там, где она делала самый крутой поворот над самой глубокой пропастью. Ведь патронов у него было мало.

Он ждал три дня. И три ночи. Почти без пищи. Была только вода в баклажке. Бурка укрывала его днем от солнца, ночью спасала от холода…

– В милицию не заявил?

– Они очень богатые были, какая, слушай, милиция…

Дождался. В машине ехали трое – сыновья Соседа, торопились, видимо, знали уже и о своей беде. Спешили разделаться с Анчаром.

Он выстрелил вовремя и точно: машина еще шла по прямой перед поворотом, а пуля вошла водителю в лоб.