– О, я всегда и во всем поступаю правильно, – ответил Кеаве и, подойдя к сундуку, взял оттуда деньги. Но при Этом он посмотрел в уголок, где они обычно держали бутылку, и бутылки там не увидел.

И тут сундук заколыхался, как морская волна, и комната завертелась, как кольцо дыма, ибо Кеаве понял, что теперь он погиб, что выхода больше нет. «Случилось то, чего я боялся, – подумал Кеаве. – Она сама купила бутылку».

Немного придя в себя, он выпрямился; но пот струился у него по лицу, частый, как дождь, и холодный, как колодезная вода.

– Кокуа, – сказал он, – я говорил сегодня с тобой так, как говорить не подобает. Сейчас я снова пойду пировать с веселыми друзьями, – тут он тихо рассмеялся, – и вино покажется мне слаще, если ты простишь меня.

Она охватила его колени, она целовала его колени, и слезы катились у нее из глаз.

– Ах, – воскликнула она, – мне ничего не надо, кроме доброго слова!

– Никогда не будем больше думать друг о друге дурно, – сказал Кеаве и вышел из дома.

Так вот, Кеаве взял из сундука только несколько сантимов – из тех, которыми они запаслись, когда приехали на Таити. Он, разумеется, и не собирался возвращаться к своим приятелям. Его жена отдала за него свою душу, теперь он должен выкупить ее ценой своей души, – больше он ни о чем не думал.

На углу возле старой тюрьмы его всё еще ждал боцман.

– Бутылка у жены, – сказал Кеаве, – и, если ты не поможешь мне ее взять, не будет сегодня ни денег, ни вина.

– Неужто ты всерьез говоришь об этой бутылке?! – вскричал боцман.

– Здесь под фонарем светло, – сказал Кеаве, – взгляни, разве похоже, что я шучу?

– Да нет, – согласился боцман, – ты мрачен, как привидение.

– Так слушай же, – сказал Кеаве. – Вот два сантима: пойди к моей жене и предложи их ей за бутылку; она тут же отдаст ее тебе, можешь не сомневаться! Принеси бутылку сюда, и я куплю ее у тебя за один сантим, ибо продать бутылку можно только себе в убыток. Но ни словом не обмолвись ей о том, что послал тебя я!

– А ты не собираешься сыграть со мной шутку, приятель? – спросил боцман.

– Хотя бы и так, тебе это ничем не грозит, – возразил Кеаве.

– И то верно, приятель, – сказал боцман.

– А если ты сомневаешься, – добавил Кеаве, – можешь убедиться сам. Как только выйдешь на улицу, пожелай пинту лучшего рома или чтобы у тебя был полный карман денег, словом всё, что душе угодно, и тогда увидишь, чего стоит эта бутылка.

– Хорошо, канака. Я попробую, но, если ты надо мной потешаешься, я тоже потешусь над тобой – палкой!

И вот боцман отправился по улице к дому Кеаве, а тот стоял и ждал. Он стоял почти на том же месте, где в предыдущую ночь Кокуа ждала старика, но Кеаве был более тверд. Он ни на миг не поколебался в своем решении, и только сердце его сжималось от отчаяния.

Кеаве казалось, что он ждет уже целую вечность. Наконец он услышал чье-то пение в темноте – то пел боцман, но удивительно: у него был совсем пьяный голос.

Вскоре и сам боцман возник в круге света от фонаря. Он пошатывался и спотыкался. Волшебная бутылка была спрятана во внутреннем кармане, в руке он держал обыкновенную бутылку и, подходя к Кеаве, поднес ее ко рту и отпил несколько глотков.

– Ты достал ее, я вижу, – сказал Кеаве.

– Ну, ну, подальше! – крикнул боцман, отскакивая от него. – Только подойди, и я расквашу тебе морду! Ишь, чего захотел, чужими руками жар загребать!

– Чужими руками жар загребать? – удивился Кеаве. – Я тебя не пойму.