Когда я уже собрался на выход, на стол легла тень. В кабинете у Безуглова сконденсировался еще один офицер. Дотоле незнакомый.

– А, кстати, - не слишком бодро произнес майор,-познакомься, Глеб Александрович. Это капитан Затуллин, Андрей Эдуардович. В основных делах как раз придется с ним контактировать… Кстати, не попить ли нам втроем чайку за помин души товарища Сталина. Сейчас звякну Маше, если еще не смылась, пусть сообразит нам файв-о-клок.

Мне этот черноволосый красавчик Затуллин сразу не понравился. До того даже как рот раскрыл. А потом он еще и раскрыл:

– Ну что, вместе будем давить жидомасонов, Глеб Александрович?

Ага, от арийца и слышу.

– Клопов, тараканов, жидомасонов… Слушайте, вы раньше не работали в санэпиднадзоре? Какая-то у вас терминология санитарная.

– Ну и шутники вы оба, - молвил, глядя на нас, грустный Безуглов. Тут вмешался звенящий телефон, и майор принялся громко и нудно объясняться с кем-то по поводу месячной отчетности, занятно прикрывая своей усатый рот ладошкой. А мы с Затуллиным тем временем дули чаек, приготовленный расторопной Машей. По стреляющим девичьим глазкам я заметил, что Андрей Эдуардович ей приглянулся. От этого мои неприязненные чувства только разбухли.

– ПГУ с сионизмом борется гораздо активнее, чем мы,-напомнил Затуллин, - вот, например, информация, распространенная по каналам палестинского агентства, что евреям принадлежит семьдесят процентов всех газет в США.

Мне было плевать на палестинское агентство и американское еврейство, но хотелось перечить этому напористому типу.

– Меня, начиная со школы, учили, что все газеты в США принадлежат буржуйскому классу, господам в штиблетах, исключая, конечно, пролетарскую «Дейли Уорлд». Кроме того, очевидно, что в нашей передовой социалистической стране сионизм встречается гораздо реже, чем в западном мире.

– Я смотрел некоторые ваши дела, Глеб Александрович, и у меня создалось впечатление, что вы как-то не ощущаете сверхзадачи.

Похоже, парень все-таки из надзорной службы, прямо роет землю носом, выдавливает себе экологическую нишу.

– А вы что ощущаете, Андрей Эдуардович, между нами, капитанами, говоря? Обогатите мое сознание, которое еще менталитетом зовут.

Несмотря на то, что я выпрындывался, Затуллин был собран и внешне не обидчив.

– В том, что зовется менталитетом, всегда присутствует этакое темное пятно, образ врага. Он не только мобилизует нашу энергию, но и заставляет прибиться к стае, к хору, получше чем какой-нибудь положительный лозунг.

– Ну чем вам не приглянулся вражина в темном обличии помещика-капиталиста, у которого толстое трясущееся пузо, большой цилиндр и рябчик в зубах застрял? - поинтересовался я откровенно ехидным тоном.

– Старо. Ну как можно со слюной на клыках ненавидеть Маккартни, Диснея или Форда? Все они являются капиталистами, но если нам удается овладеть их продукцией, мы писаем от восторга. Нет, неприятель должен являться таинственным непонятным заговорщиком, принимающим любой вид. Он в принципе может быть забугорным капиталистом, но еще скорее директором твоего завода, который выдает тебе крохотную зарплатку, плохим докторишкой, что оттяпал тебе своим кривым скальпелем не тот член, продавцом, который после двухчасовой очереди швырнул тебе в рожу гнилым помидором. Этот враг всегда там, где тебе устроили тошниловку, где тебя опустили. Вся твоя злая энергия будет сконцентрирована, и когда тебе покажут на кого-то пальцем и скажут: «Вот он, возьми», ты - возьмешь. И никакой вины не почувствуешь.

– Да, Андрей Эдуардович, вам бы психологом работать и давать советы пациентам: «Для снятия нервного напряжения найдите кого-нибудь послабее и врежьте ему по соплям.»

Впрочем, тут шуточками не отделаешься.