Он уже собрался потихоньку ретироваться, оставив этих странных людей за их занятием, как вдруг заметил женщину. Так же как и он, она пряталась. Насколько он смог разглядеть, в ложбине были только мужчины. Так же как и он, она подглядывала за ними из-за валунов. Она не могла видеть Алекса, и он подкрался поближе, желая рассмотреть ее.

Он спрашивал себя: зачем она пришла сюда, отчего не присоединится к общей молитве? Или женщинам здесь не дозволяется молиться с мужчинами? Похоже, что так. Он не мог определить с уверенностью ее возраст. Ее темное платье почти сливалось с камнями, а голова была покрыта светлой шалью. Но она казалась стройной, почти хрупкой, — такая фигура может быть только у девушки. Заинтригованный, Алекс украдкой стал наблюдать за ней, стараясь отогнать от себя навязчивую мысль, что увлекся тем, что его совершенно не касается.

Наоборот, все, что происходит здесь, убеждал он себя, имеет самое непосредственное отношение к нему. Это его земля. И это его люди.

Молитва отзвучала, и священник сошел с возвышения, на которое тут же взобрался предыдущий оратор. Алекс испытал раздражение, зная, что не поймет ни слова из речи этого человека, но одернул себя, понимая, что должен привыкать к тому, что отныне ежедневно будет слышать валлийскую речь. Они у себя дома, это их земля, а не его.

Однако на этот раз он понял все. Валлиец заговорил по-английски, с сильным акцентом, но вполне понятно. Он представлял собравшимся следующего оратора, англичанина. Тот известен по всей стране, и для них большая честь видеть его здесь, в Уэльсе. Так пусть же они как следует поприветствуют Роберта Митчелла!

Раздались дружные аплодисменты, и на возвышение поднялся маленький, невзрачный молодой человек в очках. Он поднял руку, требуя тишины, но аплодисменты и одобрительный свист еще некоторое время не смолкали.

Роберт Митчелл? Что за черт!

Роберт Митчелл был одним из самых известных пропагандистов чартизма, которые в великом множестве и с завидным энтузиазмом разъезжали по промышленным районам Англии и Уэльса, собирая подписи под хартией.

Выходит, это собрание организовано чартистами? Алекс, похолодев, приник к валуну. Он даже не предполагал, что идеи чартистов добрались и до Кембрана. Барнс, его управляющий, ни словом не обмолвился об этом.

Громким, густым голосом, который никак не вязался с его наружностью, Роберт Митчелл излагал цели чартистского движения. Он говорил просто и доходчиво: о том, кто такие чартисты и какие требования они выдвигают — об избирательном праве для каждого мужчины страны, о необходимости ежегодных выборов парламента, о тайном голосовании и так далее. Алекс был знаком с идеями чартистов. Они даже вызывали у него симпатию. Но в последнее время чартизм странным образом стал походить на рабочее движение, и у многих здравомыслящих людей возникло опасение, что он станет философией экстремизма.

Это тайное ночное сборище насторожило его. Если помыслы организаторов чисты, к чему такая секретность?

Он бросил взгляд на женщину. Она по-прежнему пряталась за валунами. Тем временем Роберт Митчелл заканчивал свою страстную речь, убеждая мужчин подписаться под хартией и, внеся вступительные взносы, присоединиться к чартистскому движению.

— Наша сила в количестве! — выкрикнул он, рубанув кулаком воздух, и от этого восклицания у Алекса на лбу выступила холодная испарина.

— Подпишемся же под хартией, друзья! — Коренастый валлиец снова был на возвышении, из уважения к гостю он обращался к землякам по-английски. — А с того, кто не поставит свою подпись сегодня, мы спросим завтра!

В его словах звучала нескрываемая угроза. Но насколько мог видеть Алекс, несогласных не было — толпа одобрительно загудела.