Гар яростно ревел, отражая кинжалом удары мечей и сам работая мечом. Кондотьеры падали, сраженные меткими ударами великана, другие отбегали подальше, но потом снова бросались, пытаясь достать Гара. Но он превосходил их ловкостью и, отражая удар за ударом, ухитрялся сам укладывать одного врага за другим. Лишь тогда, когда Джанни оказался на некотором расстоянии от друга, ему бросилась в глаза некоторая странность: большая часть ударов, нацеленных на Гара, оборачивалась промахами. Так или иначе, оружие врагов его не задевало. В какое-то мгновение один из мерзавцев сумел ухватить лошадь Джанни под уздцы и рвануть на себя. Это дало возможность другому воину забежать за спину Гара и занести над ним алебарду. Джанни закричал, попытался уколоть мечом того разбойника, что держал лошадь, но не удержался, потерял равновесие и, упав, попал прямо в руки врага. Он успел услышать, как с громким треском алебарда опустилась на макушку Гара. В следующий миг сам Джанни получил удар по голове дубинкой, а когда сгустился знакомый мрак, он успел подумать о том, что танцовщица из его снов была права.

Но на этот раз из тьмы к нему явилась не прекрасная обольстительница, а старик с развевающимися сединами, и на этот раз он не стал увещевать Джанни, уговаривать его, он строго, непоколебимо приказал:

Вставай, Джанни Браккалезе! Ты не прислушался к мудрому совету, ты сам навлек, на себя беду. Вставай и прими страдания в наказание за свою глупость! Вставай и предайся тяжкому труду, мучениям и нищете, которые ты заслужил и будешь заслуживать впредь, пока не научишься работать головой вместо того, чтобы позволять врагам одолевать тебя силой оружия!

Но я лишь поступил так, как мне было ведено! — возразил Джанни.

Вставай! — громовым раскатом прозвучал голос старца. — Вставай для трудов и сражений. Или ты хочешь, чтобы я превратил это убежище в место пыток вместо места исцеления? Вставай и уходи, Джанни Браккалезе, ради спасения своей чести и своего родного города. Вставай!

Последнее слово выбросило Джанни из забытья, словно ядро из катапульты, глаза его открылись, он приподнялся, сел, но тут же повалился обратно на что-то холодное и липкое. Голова его нестерпимо болела, он не в силах был смотреть на небо, не щурясь. И на этот раз он не увидел над собой милого лица девушки-цыганки. Он не увидел даже не столь приятного для глаз лица Гара.

Гар! Где он? Погиб? Попал в плен? И где он сам, если на то пошло? Джанни, превозмогая боль, привстал и оперся на локоть. С трудом моргая — так это было больно, — он огляделся. Ничего. Кругом только черная грязь под моросящим дождем. Джанни поежился. Он промок до нитки. Нет, ничего, кроме...

Кроме громадного неподвижного тела. Великан лежал, скорчившись, на боку, почти уткнувшись лицом в грязь. Макушку его рассекала глубокая рваная рана. Волосы были залиты запекшейся кровью. Кондотьеры стащили с Гара дублет и штаны, и даже сапоги, и бросили, решив, что он умер.

Страх сковал Джанни, но он пополз по грязи к другу. Боль пульсировала в висках, сил почти не было, но он все же полз. Ему казалось, что он добирался до Гара не меньше часа, хотя их отделяло друг от друга не более нескольких ярдов. Джанни дрожал от пробиравшего до костей холода. Струи дождя больно кололи кожу. Кожу! Джанни осмотрел себя и понял, что кондотьеры раздели и его. На нем остались только подштанники. Они и его бросили, сочтя мертвым. Но почему?

Страшная мысль мелькнула у Джанни. Опираясь на локоть, он поднял другую руку, осторожно пощупал затылок... и отдернул руку: прикосновение к рассеченному затылку вызвало дикую боль.