— Думаю, это был профессиональный управленец, а не тот, кто занимается этим делом по совместительству, на манер венецианских купцов или членов афинского собрания граждан.

— А я бы предпочел любителей...

— Ну ладно, оставайся при своих сомнениях. Но этот, похоже, обучен своему делу.

— Это точно, и наверняка уже придумал, как передать дело своему сынку, но никак не дочке. Любители по крайней мере не так заинтересованы в насаждении бюрократии.

— Ты несправедлив, — шутливо упрекнул друга Гар. — Одного взгляда на человека вряд ли достаточно, чтобы сразу обвинить его в стольких грехах.

— Почему же? Он ведь в таком возрасте, что вполне может иметь детей. А если он — обученный бумагомарака, то, стало быть, — представитель бюрократии.

— Не слишком ли широко ты трактуешь понятие «бюрократия»?.. Постой, что это еще там такое?

Доносившийся из-за поворота дороги гомон стал настолько громким, что наконец привлек внимание спутников.

— Толпа, — заключил Дирк. — И не смотри на меня так. Кто-то же должен назвать вещи своими именами. Но, похоже, особо опасаться нечего.

— Да нет, гомонят они весело. Я бы даже сказал — празднично. Давай-ка поглядим, что там и как.

Обогнув придорожные деревья, друзья увидели выстроившихся вдоль обочин по обе стороны крестьян. Крестьяне переговаривались, махали руками, улыбались, их глаза возбужденно сверкали. У некоторых имелись заплечные мешки, откуда они вынимали еду и питье и делились друг с другом. В толпе можно было разглядеть и купцов, и возниц, и прочих путников. Все как один весело смеялись и раздавали направо и налево всевозможные дары природы.

— Ты был прав, — усмехнулся Дирк. — Это действительно праздник. И когда же начнется парад?

— Давай затешемся в толпу, — предложил Гар. — Может, подслушаем какие-нибудь разговоры.

Он сошел с дороги, опираясь на посох и озираясь по сторонам с мягкой, полной неподдельного интереса улыбкой. Дирк последовал за ним, ворча:

— Почему мне это сборище кажется подозрительным?

Крестьяне сразу обратили внимание на присоединившихся к ним путников. Какой бы добродушной ни была улыбка Гара, видимо, он все-таки чем-то напугал крестьян. Но вреда от него никакого не воспоследовало. Он тихо переговаривался с Дирком — так тихо, что его слов никто, кроме Дирка, не слышал, — и народ мало-помалу успокоился и вернулся к прерванной болтовне. Дирку показалось, что Гар в буквальном смысле слова навострил уши. Неужели он сделал то же самое? Между тем многое в разговорах местных жителей ему было понятно. Да, акцент, безусловно, присутствовал: гласные здесь произносили более широко, чем на привычном Дирку диалекте, а согласные более мягко, но в общем и целом смысл фраз уловить труда не составляло.

— Я все понимаю, — процедил сквозь зубы Гар.

— Я тоже, — отозвался Дирк. — А это не есть хорошо.

— Совсем нехорошо, — согласился Гар, но настолько небрежно, что у Дирка мурашки по спине побежали. — Это говорит о том, что правительство здесь жесткое, непоколебимо консервативное.

Из этого вывода проистекал целый ряд небезынтересных версий, ни над одной из которых Дирку сейчас задумываться совсем не хотелось. Дабы выбросить неприятные мысли из головы, он сосредоточил свое внимание на том, о чем говорили люди поблизости.

— Защитник собственной персоной! С чего бы это ему понадобилось забираться в такую глушь?

— Врать не стану, но поговаривают, будто бы он время от времени сваливается как снег на голову как раз в те края, где его меньше всего ждут, — проверяет, исполняют ли чиновники его приказы и не дурачат ли его.