— Хочешь сказать, что народ был готов поверить тому, что вы ему внушали, — но невежественные люди всегда с готовностью верят в ложь! Я прикажу повесить вас на крепостной стене, а потом велю изрубить ваши тела на куски, чтобы каждому магистрату досталось по косточке в виде амулета!

— Боюсь, это у вас не получится, Защитник.

— Неужто? Почему же не получится? — прорычал Защитник. — Надеюсь, вы не рассчитываете на то, что этот сброд, эти самоучки, что торчат под окнами замка, выстоят против моих солдат?

— Примерно на это я и рассчитываю, — с безмятежной улыбкой отозвался Гар.

— Ну, так полюбуйся на собственное поражение, глупец! — вскричал Защитник, шагнул к застекленным дверям и распахнул их настежь. В открытую дверь тут же ворвались возгласы толпы: «Свобода! Равноправие!» Но Защитник, не обращая внимания на крики, вышел на балкон и выхватил из широкого рукава мантии ярко-желтый шарф. Он махнул им, и людское море по краям площади вскипело: из боковых улиц выбежали солдаты. Распахнулись ворота замка, оттуда выскочили отряды гвардейцев и принялись прокладывать себе дорогу пиками и алебардами. Толпа ответила испуганными криками, втянулась в глубь площади. Солдаты напирали со всех сторон.

— Твои выкормыши могли притворяться чиновниками, — язвительно проговорил Защитник, — но притвориться бойцами они не смогут.

— Притвориться не смогут, — согласился Гар. — Им придется драться не понарошку.

И как только он произнес эти слова, повстанцы пошли в контрнаступление. Они начали отбирать у солдат алебарды, а многие из солдат неожиданно развернулись и стали сражаться против своих соратников!

— Берегись! В стороны! — крикнул он и увернулся, исполняя собственный приказ. Лезвие алебарды промелькнуло мимо него, а он ухватился за древко обеими руками и рванул его на себя. Гвардеец покачнулся, потерял равновесие, а другой мятежник сильно ударил его по рукам. Гвардеец взвыл от боли. Орогору резко крутанул древко алебарды и, завладев оружием, развернулся. В это время другой повстанец сорвал с гвардейца шлем, а третий ударил его ножом.

Но на Орогору уже была нацелена новая алебарда. Он закрылся, отразил удар и выбил алебарду из рук гвардейца, а его соратник ловко воткнул ее лезвие между булыжниками мостовой. Рукоятка древка угодила гвардейцу в живот. Тот со стоном повис на ней, а мятежник пустил в ход нож.

А потом к Орогору бросились сразу трое солдат. Он бешено размахивал алебардой, орудуя ею так, как орудовал бы куотерстафом. Не сказать, чтобы он был неуязвим: лезвия алебард гвардейцев разорвали его одежду, больно оцарапали бок и бедро, но он продолжал защищаться. Тем временем его товарищи делали свое дело: отбирали у солдат оружие и приканчивали их ножами. Наконец пал очередной из воинов Защитника, вломившихся в толпу, и Орогору, задыхаясь от изнеможения и боли, опустил алебарду.

— Берегись! — раздался чей-то крик. К Орогору метнулась новая алебарда. Орогору еле успел заслониться собственным оружием, сумел подбросить древко вражеской алебарды вверх, и ее лезвие задело его щеку. От испуга за собственную жизнь Орогору размахнулся сильнее, чем собирался, и древко его алебарды с треском опустилось на голову гвардейца. Орогору успел заметить, как из раны полилась кровь, и гвардеец рухнул как подкошенный. Орогору хотелось надеяться на то, что раненого не затопчут его же товарищи. А перед Орогору уже стоял новый враг. Гвардейцы не могли пробиться в глубь толпы, сражаться им приходилось только по краю, но гвардейцев было много, и каждый желал попытать счастья, как только падал товарищ, заслонявший ему дорогу к мятежникам.