— Я рад, что ты получила удовольствие, но смотри, как бы у тебя завтра с непривычки не прихватило спину, — улыбнулся ее отец.

— Если и прихватит, — заметила Гермия, — мама состряпала новую мазь для негнущихся суставов, которую просит у нее вся деревня.

— Она пользуется таким спросом, что мне придется тратить на ее изготовление все свободное время, — сказала миссис Брук. — Да, кстати, довольна ли миссис Барлес микстурой от кашля, которую ты отнесла ей?

— Я думаю, да, мама, — ответила Гермия. — Но она становится такой старой и дряхлой. Она все бормочет о сыне Бэне и, очевидно, очень беспокоится о нем.

— Это настоящий негодник, — воскликнул викарий, — да и с головой у него не все в порядке. Хотя он парень молодой да и часто голодает. Но с другой стороны, никто не даст ему работу, когда и более сильные мужчины в деревне не знают, куда приложить руки.

Он говорил с горечью, и Гермии хотелось бы, чтобы маркиз мог услышать его и понять, насколько тяжело для сильных и здоровых мужчин пребывать в бездеятельности не по своей вине.

— Беда Бэна в том, — сказала миссис Брук своим мягким голосом, — что он так и не стал взрослым и ввязывается в любые негодные дела. И при этом не помогает своей матери.

— Она очень стара, — заметила Гермия. — Вместо микстуры от кашля, мама, ей нужно было бы дать эликсир молодости!

Миссис Брук не смеялась.

— Как бы я желала найти его! Половина деревни нуждается в нем, хотя у меня такое ощущение, что, если бы у них было достаточно пищи, многие из них помолодели бы на двадцать лет за несколько дней.

— Я говорил с Джонам об этом только позавчера, — заметил викарий, вставая из-за стола, — но, как обычно, он не хочет меня слушать!

В его голосе слышалась нотка разочарования и огорчения, и его жена смотрела на него озабоченными глазами, когда он выходил из столовой.

Затем она сказала Гермии:

— Я знаю, что сделаю, дорогая! Я приготовлю бутылку моего успокоительного сиропа, и ты отнесешь его миссис Барлес. Может быть, после него она почувствует себя немного лучше.

— Она была очень подавлена, мама, — ответила Гермия, — и я знаю, она радуется всему, что ты даешь ей, и верит, что каждая ложка твоих снадобий полна магии. Другими словами, ты — волшебница!

Мисс Брук рассмеялась, и Гермия сказала, шутя:

— Тебе следует остерегаться, мама, чтобы они не начали бояться тебя так же, как боятся бедной старой женщины, которая жила в Лесу Колдуний.

— Но ты ведь слишком молода, чтобы видеть миссис Уомбат? — спросила миссис Брук.

— Я не помню, чтобы я ее видела, — отвечала Гермия, — но в деревне верят, что она все еще бродит по лесу, и что Сатана танцует с ее привидением, как он танцевал с ней, когда она еще была жива!

— Я никогда не слышала большей глупости! — воскликнула ее матушка. Бедной старушке было около девяноста лет, когда она умерла.

И она была слишком стара, чтобы танцевать с кем-либо, не говоря уж о Сатане!

— Мне рассказывали захватывающие истории о том, как люди, которых она проклинала, буквально увядали или с ними происходили страшные несчастья. Те же, кому она дарила свои благотворные магические чары, были счастливы во всем.

— Пусть бы она дала их тебе немного, — улыбнулась миссис Брук. — Потому что я бы хотела, чтобы у тебя, моя дорогая, была чудесная лошадь, несколько чудесных платьев и ты побывала бы на удивительном, чудесном балу, на котором все восхищались бы тобой.