— Нет, не нужна, мы закончили все, что нам предстояло сделать этим утром, поэтому иди и поговори с Фавианом, — ответила леди Лэнгдон с улыбкой и пошла наверх по изысканной резной лестнице, ведущей к парадным залам на втором этаже.

Дом маркиза был совсем не таким, каким ожидала его увидеть Гермия.

Это был один из самых больших особняков на Пиккадилли и по великолепию и внушительности превосходил даже своего владельца.

На первом этаже были расположены столовая, библиотека, комнаты для завтрака и для работы с управляющим и кабинет, где маркиз располагался, когда бывал один.

Все гостиные и приемные комнаты располагались на втором этаже, а верхняя площадка двойной лестницы, казалось, была предназначена для хозяйки дома, сверкающей бриллиантами и встречающей своих гостей, поднимающихся по великолепной лестнице.

На втором этаже были две большие гостиные, примыкающие друг к другу так, что они могли превратиться в бальный зал, способный принять по крайней мере две сотни гостей, а рядом находились карточный салон, музыкальный салон, и, к огромному восторгу Гермии, — картинная галерея.

Все это было так прекрасно спланировано и декорировано с таким утонченным вкусом, что казалось невероятной способность маркиза, привыкшего жить в таком стиле, удовлетворяться долгое время маленьким и убогим домом викария.

Неудобство жизни в таком большом доме — по мнению леди Лэнгдон — состояло в том, что все спальни располагались на третьем этаже, куда приходилось долго подниматься тем, у кого не было крыльев. Гермии казалось, что они у нее появились.

Каждый день с тех пор, как она приехала в Лондон, она просыпалась, ожидая, что обнаружит себя дома, в своей маленькой спальне, и с трудом могла поверить, что происходящее с ней не является одной из ее многих фантазий, просто более яркой, чем остальные.

Когда экипаж маркиза, запряженный четверкой лошадей, прибыл к дому викария, чтобы отвезти Гермию в Лондон, она увидела, что он послал за нею пожилую и очень респектабельную домохозяйку, чтобы присматривать за ней во время путешествия.

В последний момент она прижалась к матушке и сказала:

— Я хотела бы, чтобы ты поехала со мной, мама. Насколько было бы интересней, если бы ты везде сопровождала меня вместо сестры маркиза.

— Я с радостью поехала бы, — отвечала матушка, — но ты ведь знаешь, что я не могу оставить папу, и я очень, очень счастлива, что ты будешь в обществе во время светского сезона в Лондоне, ведь мне это всегда представлялось совершенно невозможным.

Для Гермии это казалось тоже и невозможным, и совершенно невероятным! Кроме того, она боялась, что все это окажется для нее слишком ошеломляющим и что она будет чувствовать себя не в своей тарелке и совершит из-за этого много ошибок в том мире, о котором она не знала ничего.

Однако теплый прием, оказанный ей леди Лэнгдон, согрел ее сердце.

— Это очень увлекательно! — воскликнула она, когда осталась наедине с Гермией. — Я была так подавлена и чувствовала себя так одиноко в этот последний год, что Не могла поверить в истинность того, что было написано в записке моего брата, говорящей о его плане.

Не дожидаясь ответа Гермии, она продолжала:

— Первое, что мы должны сделать, это купить тебе полный гардероб великолепных нарядов, в которых, я знаю, ты будешь царицей каждого бала.

Она говорила так искренне и была, вне сомнения, так по-настоящему рада идее маркиза, что все сомнения и опасения Гермии унеслись прочь вместе с ее страхами.

На следующее утро они очень рано отправились наносить визиты в магазины на Бонд-стрит.

Поскольку сезон начался уже давно и портнихи были уже не так заняты, как в начале сезона, леди Лэнгдон легко уговорила их сшить платья для Гермии в рекордный срок.