— Понимаю, — задумчиво сказала Мина. — Но, если честно, милая Кристин, я не могу занять твое место… по одной-единственной причине. Маркиз поймет, что я — не ты, в то же мгновение, как меня увидит. Вряд ли нас можно спутать. Если леди Лидфорд хоть что-нибудь рассказывала ему о тебе, он сразу же догадается…

— С чего бы ему догадаться? — возразила Кристин. — Я же говорю: он никогда не видел меня, и вряд ли мачеха стала бы рассказывать обо мне, я ведь тебе уже сказала, она старалась не допускать до него других женщин. Мне всегда было велено оставаться в классной комнате, когда он приезжал, но я, разумеется, наблюдала за ними украдкой, так что они даже об этом не догадывались. Глядя на него, я всегда думала о том, как я ненавижу этого человека! Самоуверенный, самодовольный наглец!

Голос Кристин даже задрожал от гнева.

— Я уже говорила тебе, что никогда особенно не докучала мачехе и не вмешивалась в ее планы, когда приезжала на каникулы. Она же всегда приставляла ко мне тюремщика в лице древней, высохшей, как египетская мумия, гувернантки, страшно надоедливой, хотя и довольно безвредной.

Кристин грустно вздохнула.

— Мне даже временами казалось, что если бы я иногда не навещала своих кузин в Девоншире и маминых родственников в Эдинбурге, то могла бы сойти с ума.

— А с ними тебе было весело?

— Еще как весело! Они с такой добротой относились ко мне, что, если бы мачеха узнала об этом, думаю, она запретила бы мне навещать их. — Кристин горько усмехнулась. — Она так же меня терпеть не могла, как и я ее, и часто обижалась и возмущалась тем, что мой отец меня очень любит.

Мина продолжала хранить молчание. Предложение подруги казалось ей заманчивым, но в то же время опасным.

Она вновь подумала, что Кристин, как всегда, все преувеличивает, изображая свою мачеху настоящей бездушной злодейкой. Она не вполне верила тому, что эта женщина на самом деле так дурно обращается со своей падчерицей. В то же время девушка была потрясена тем, что услышала о ее недостойном поведении. Как может женщина, занимающая такое высокое положение в обществе, как леди Лидфорд, вести себя столь неподобающим образом! Теперь, выслушав подругу, Мина вовсе не горела желанием знакомиться с маркизом, который, по всей видимости, был крайне неприятным человеком.

Словно почувствовав ее колебания, Кристин сказала:

— Дорогая, милая моя Мина, пожалуйста, помоги мне! Если ты этого не сделаешь, мне, может быть, не удастся выйти замуж за Гарри. Ведь ты сама знаешь, какой долгий путь до Рима. Если меня скоро спохватятся, то сразу же начнут искать… Кто знает, чем это может закончиться!

— Но как ты решаешься путешествовать с ним вдвоем? — спросила Мина.

— Все будет совершенно пристойно, уверяю тебя, ведь со мной поедет моя Ханна. Если и есть на свете живое воплощение нравственности и приличия, так это именно она.

Мина от души рассмеялась такому точному определению. Ханна была ярой пресвитерианкой и следила за Кристин с зоркостью ястреба. Ничего даже в малейшей степени предосудительного не могло произойти с девушкой, пока Ханна была на страже.

— Согласна, что лучшей дуэньи тебе не найти, — сказала наконец Мина. — Она достаточно строга и бдительна.

— Слишком строга, если хочешь знать мое мнение, — поморщилась Кристин. — Но она любит Гарри, а это, согласись, характеризует его с самой лучшей стороны.