Впрочем, нет, я знал, что все это лишь романтические бредни, и не хотел, чтобы меня затянуло. Так что, благодаря в который уже раз проявленной предусмотрительности, я не дал себя обмануть, ибо тут же убедился, что речь идет о задаче невыполнимой. Прошло много лет, слишком много. И не только для того, чтобы затерялся любой, самый неприметный след бродяги; все вокруг было уже не таким, как я помнил. Парк изменился настолько, что, казалось, его раньше вообще не было; теперь там были два пруда, где плавали рыбы, утки и даже лебеди, детская площадка с качелями, горками и еще какими-то металлическими штуками и живая изгородь, много-много живой изгороди, повсюду, где только можно: она была ухоженная, красиво подстриженная и всегда сияющая зеленым глянцем благодаря автоматической поливалке. Конечно, изменения улучшили садовую зону, которую я помнил, но в русле моих изысканий это привело к такому же результату, как если бы какая-нибудь строительная фирма сравняла парк с землей и построила на его месте новый жилой квартал. Одним словом, это было совершенно другое место. То же самое сталось с мрачным переулком, упиравшимся в тупик; мостовая, покрытая заново, теперь была вровень с тротуаром, и там располагался гараж для машин переместившегося в тот квартал полицейского комиссариата, задние двери которого как раз выходили в переулок. На том месте, где раньше были два замызганных бара, теперь был бар с закусками и аперитивами, обслуживавший полицейских и старших чинов участка – практически единственных своих клиентов, как я выяснил, пока пил пиво, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку или какую-нибудь мелочь, напомнившую бы мне о прежних временах. Но строительная компания, воплотившая реформы в жизнь, поставила своей целью изменить все до основания: теперь великолепная плитка «под дерево» и ровный свет неоновых ламп прекрасно гармонировали с полицейской формой нового образца, с сияющим блеском полицейских машин, припаркованных у того дома, где когда-то была прямоугольная ниша. Призраки переулка могли спать спокойно – они под надежной защитой.

Размышления обо всей этой «зачистке» до такой степени поглотили меня, что, когда я услышал знакомый звон колокольчика на дверях другого бара, мне показалось, что после долгого отсутствия я вернулся домой. Официант с услужливой улыбкой постарел и сильно растолстел, но в остальном здесь все было точно таким же, как прежде. Стены все так же нуждались в покраске, а толстуха, волосы которой теперь были совершенно белые, что служило единственным доказательством безостановочного хода времени, все так же обливаясь потом, возилась в кухне с кастрюлями, склонившись над ними все в том же углу, что и раньше. Разумеется, официант меня не узнал, а я и не думал пытаться освежить его память. Походы в парк и в переулок принесли разочарование, но в каком-то смысле была от них и польза: стало очевидно, что продолжать поиски в одиночку – это химера, это нелепость, причем, даже большая, чем раньше. Поэтому я и не стал задавать никаких вопросов, и еще потому, что я был абсолютно убежден – заграничный профессор обязательно окажет мне помощь, в которой я так нуждался. Чувствуя себя защищенным этой непонятной уверенностью, я успокоился и почувствовал себя почти хорошо, облокотился о стойку бара и перестал нервничать, решив с удовольствием пропустить рюмочку-другую. Получалось так: я вернулся сюда, дабы выполнить свой долг, и заслуживаю симпатию профессора, чья добрая воля и авторитет с этого момента помогут мне довести поиски до конца. А я бы стал – так мне представлялось – кем-то вроде его помощника, который проделал большую работу, но сейчас скромно удалился на второй план, оставив разрозненные концы своих исследований в надежных руках знающего человека.