Деревянную церковь на углу Людогощей улицы сорвало с основания и она поплыла, заваливаясь на один бок, поплыла, уносимая током взбесившейся воды. Сергей Федоров, посланный владыкой Фотием в Новгород для исправления дел, стоял на стрельнице городовой башни и слышал тяжелый рев идущей понизу и заливающей погреба и подземные каморы воды. Кремник виделся островом, вздымая над водою кирпичные основания своих полукруглых стен и квадратных башен. Собравшиеся клирики толковали о том, что потопло девятнадцать градных монастырей и во многих прекращено церковное пение. Мимо стены плыли трупы утонувших животных, а какие-то коровы и быки, выцарапываясь из воды, прижимались, стоя по брюхо в Волхове, к самым градным стенам, и натужно мыча, подымали головы, чая спасения от собравшихся на заборолах людей. Многие ворота были подтоплены и втащить туда испуганную скотину не представлялось возможным. В стороне, под звонницей, на которой непрерывно вызванивали колокола, мужики наладили род подъемных качелей: цепляли подплывающую сюда чаще всего почему-то скотину и с уханьем взволакивали на стену. Голодные коровы, трясясь и помыкивая, стояли рядами на стене и, вытягивая шеи, глядели в прогалы зубцов на беснующийся разлив ильменских вод.

Как мал, как бессилен и жалок становит человек, едва только упорядоченная Господом громада природных сил колебнется вот так, лишь краем своим сметая на пути все многотрудные устроения человеческие!

Ему только удалось уладить с архиепископом Симеоном спорные меж Москвой и Новым Городом вопросы о владычных данях, и теперь он не знал, как выбраться из этого осажденного водой города?

Юношеский восторг как и боязнь ошибиться в греческом давно остались позади, и Сергей Иваныч Федоров давно уже подумывал о том, чтобы принять полную схиму, переменивши имя, а там уже и ожидать твердо обещанного ему в этом случае сперва иерейского, а впоследствии и епископского звания. Теперь, после смерти отца и недавнего посвящения в сан дьякона, дальнейшая духовная карьера, казалось, сама ждала его, тем паче Фотий мягко и многажды настаивал на том. Конечно, сан епископа был еще очень и очень гадателен, но стать игуменом любого из столичных монастырей Сергей уже мог. Он вполне свободно говорил по-гречески, и по настоятельному совету Фотия нынче изучал латынь, и вульгату, и классическую, на которой творится служба в католическом Риме. Фотий, готовя Федорова, имел какую-то свою, ведомую ему одному, цель. Сергей, которому вообще легко давались языки – базарную татарскую речь он выучил играючи, пользуясь подсказками дяди Василия, – вдумчиво вчитывался вечерами в труды Августина Блаженного, просматривая меж тем и Тацита, привезенного из Киева, и в разрозненные тома Тита Ливия, и даже в Лукреция, достанного от краковских поляков, отважился заглянуть, дивясь стройному звучанию латинских стихов. Бытовую итальянскую речь, которой владели фряжские торговые гости, изучить было совсем не трудно. Словом, ехать во фряжскую землю, к чему втайне готовил его Фотий, Сергей Федоров мог бы, пожалуй, уже сейчас.

И ныне он стоял, разрываемый противоположными чувствами: желанием спуститься вниз и добраться до чтения папских декреталий от Констанцского Собора, морем доставленных в Новгород, и жаждою найти корабль, способный выручить его из невольного новогородского плена.

На Западе Сергей не был. Еще не был. И чуял теперь, что побывать там надобно непременно, еще теперь побывать, до всяких дел, к которым его готовит Фотий, пока идет война в чехах, и чашники бьют в хвост и в голову немецких рыцарей, пока можно увидеть Рим, этот, как передают, наполовину пустой, в античных развалинах город, где папы ходят из замка Ангела в собор Святого Петра по особой галерее, дабы их по пути не разорвал народ. Здесь, по крайности, архиепископ Симеон может по всяк час показаться народу и даже утишить поднявшийся бунт горожан.

Вода, впрочем, постояв несколько дней, начала быстро уходить, и ежели бы не новые наказы Фотия, он бы, быть может, не узрел страшного знамения, ставшего над городом 19 мая.