Это единственная певица, которая может справиться с ролью Брунгильды. Остальные хотя и недурные певцы, но скоро, вероятно, покинут сцену.
— Почему вы так думаете?
— о, надо быть по крайней мере титаном, чтобы перекричать вагнеровский оркестр. А у здешних артистов отцы и матери смертные.
4
Хой-о-то-хо!
Девять дочерей Вотана, вестниц победы, громкими возгласами перекликаются в вышине. Они летят среди туч и молний. Хой-о-то-хо! Росвейса Белоконная мчится с севера, Кримгерда Яростная — с запада, а с востока на черном коне летит Вальтраута — опора павших. Брунгильда-Воительница в кольчуге раньше всех примчалась в Валгаллу. Каждая держит в седле убитого воина…
Полет валькирий! Полет валькирий! Нет, никогда человеческое воображение не представляло себе ничего более неудержимого, стихийного, мощного, фантастического! Как Вагнер добился этого? Знатоки отметят боевой клич валькирий, их раскатистый смех, бурное дыхание, ржание лошадей и многое другое. А сидящие в зале байрейтского театра слышат звон и блеск, поддаются стихии звуков, которая опьяняет и увлекает ввысь. Люди вскакивают с мест и слушают стоя.
Что же должен чувствовать композитор, создавшей это?
В зале недостаточно светло — нельзя разглядеть лицо Вагнера. Но, смотрите, он тоже встал с места. Госпожа Козима дотронулась до его плеча…
— Заклинание огня! — шепнул сосед Вилли после сцены Брунгильды с Вотаном.
Несомненно, Вилли и сам догадался бы, что началось заклинание огня, ибо Вотан уже ударил копьем по скале. И в своем пылающем одеянии показался бог Логе, волшебник, некогда отнявший клад у нибелунгов. Но нельзя было сердиться на взволнованного соседа, которому не терпелось высказать свое впечатление, хотя бы назвав событие. Вилли и сам был взволнован. И, хотя зрелище растущего пламени было грандиозно, он, как и в прологе «Кольца», закрыл глаза, подчиняясь усыпляющему ритму.
… И вот уже нет никого между Валькирией, засыпающей на своем высоком ложе, и остальным миром…
Оркестр гудит и пылает. Сначала мелкие язычки пламени, — вспыхивают и вьются звуки (как в «Тангейзере» у Венерина грота). Потом — сплошная огненная стена, — весь оркестр. Голос Вотана раздается все тише, он за стеной. И вдруг сверкающая мелодия словно прорезывает пламя. Это мелодия пробуждения — тема Зигфрида, который еще придет.
5
Почти весь следующий день мюнхенский музыкант провел вне дома. Он уже начал осваиваться в Байрейте, завел некоторые знакомства, даже разыскал ресторанчик, где можно было сравнительно легко пообедать. Он проводил туда бледную от истощения англичанку, которая третий день питалась одним черным кофе.
Город понравился Вилли своей живописностью, правильной планировкой, красивыми зданиями и парками. Правда, это был слишком уж современный город: ничего средневекового, старинного, готического, как, например, в Нюрнберге. В парке, окружающем новый замок, среди нескольких бронзовых статуй Вилли увидал памятник Жан-Поль Рихтеру — писателю, который лет пятьдесят назад кружил головы молодежи. Шуман был от него без ума. А нынешние молодые им не интересуются. Если бы не надпись, Вилли так и не узнал бы, чей это памятник.
Ему стало грустно. Да, герои забываются, а если и остаются в памяти, то меняется представление о них. В сороковых годах Зигфрид был любимым героем юного поколения, а теперь, через тридцать пять лет, молодежь чуть ли не смеется над ним. Да и молодежь не та. Брат Вилли Рауша, офицер, не одобряет вагнеровского Зигфрида (он слыхал о нем краем уха).
— Доброта, доверчивость, буйная веселость. Ну, знаете ли, этот образ порядком устарел. Разве это воин? Солдат должен быть жесток. А этот меч, служащий для защиты слабых, это, извините, выдумка штатских. |