Приплел пролетарскую справедливость, ну и то, что, мол, вы несовершеннолетние, понимание и снисхождение. В общем, не расстреляют. А я, так и быть, на шухере постою. Они и копались, а меж трудов праведных пожирали чужие соленья-варенья.
– А он, стало быть, оружие искал. Расчет грамотный: о пропаже оружия заявлять вряд ли станут, чтобы самим не попасть в неприятности, а если и найдутся трофеи-золото-брильянты, еще и постесняются сообщать.
– Все так, – вздохнул Сорокин. – Только и мы с тобой не без греха. Витеньку-то он пристрелил, увидев, как он у отделения ошивался, как пить дать. И мы его не выслушали.
– Не мы, а я.
– Неважно. А этих двух – перед тем, как на дело идти, как свидетелей решил убрать. Да и не нужны они стали.
В вещах Германа не оказалось ни единой вещи с дач, а вот орден, о котором говорил Ленька, сын комендантши общежития, нашелся и в самом деле оказался золотым знаком отличия «За отвагу и заслуги» для «восточных добровольцев».
Да и в подвале на урочище Млин, помимо внушительных запасов продовольствия, керосина, груды книг, обнаружился целый арсенал: браунинг, вальтер, малокалиберка, пара ТТ, парабеллум и куча патронов ко всему этому.
От всего этого – и от Германовского нагана в том числе, – все вызванные обитатели Летчика-Испытателя дружно открестились – нет, не наше, первый раз видим.
– И все равно наган с дач, – ворчал Акимов, – небось у кого-то еще с Гражданской. Из него стрелял. Потому-то и гильзы ни одной не найдено.
– Точно. Пуля прошла насквозь, гильза в барабане осталась. Сдается, если ты своему знакомому Акиму из Сокольников звякнешь, то он тебе в дело и эпизодик с Черепом подкинет. Германова работа, точно, – предположил Сорокин.
– Так участковый сразу сказал, что не мелкашка это. И докторша, что прибыла на вызов.
В дверь постучали.
– Вот неймется кому-то. Открыто!
Вошел Коля.
– А, Николай, здорово. Ну как ты сам?
– Дерьмово, – прямо признался пацан. – Ничего, не девка красная.
– И то верно, – кивнул Сорокин. – Чего тебе, добрый молодец?
– Да вот, Николай Николаевич, с просьбой к вам. Адресок Вакарчука дайте, ну тот, который настоящий. Надо бы написать, чтобы знали. А то ж он так без вести пропавшим и значится, стало быть, помощи семье никакой.
– Дело говоришь, Пожарский, – одобрил капитан. – А мы что-то за хлопотами и не додумались.
Он достал из сейфа смертник, проверил, на месте ли записка:
– Бери. И адресок, и медальон забирай, чего уж.
– Он что же, не понадобится? В дело там.
– Иди, иди, – строго сказал Сорокин, – дело. Не твоего ума это дело! Ишь криминалист выискался. Как приятели-то, поправляются?
– Зарастают потихоньку.
– Ну вот и добре. Все, свободен, не мешай. Вон, видишь, у Сергея Павловича творчество…
Коля, попрощавшись, вышел.
– Николай Николаевич, а по этому, фон-барону-то, что в итоге получается?
– Ну что-что, по нему особо нет ничего, – отозвался капитан Сорокин как-то уклончиво. – Возможно, что Герман его и укатал, если Маргарита твоя права и Пожарский не брешет в очередной раз. И этот мешочек с золотишком и коронками подсунул, чтобы было похоже, что свои за крысятничество порешили. У них там того… бывает.
– Ну, фон этот и с того света неслабо помог, – заметил Акимов, изо всех сил оттягивая момент, когда придется-таки снова взяться за перо.
Николай Николаевич вздохнул, похлопал по своей монструозной чудо-папке из «источников»:
– Это да. |