— Хорошо, но посуди сам, — попробовал убедить его Кадфаэль. — Что получится, когда Уолтер придет в себя, изложит эту историю и тут вдруг окажется, что ты ни словом об этом не упомянул? И кроме того, когда он наконец соберется с мыслями и вспомнит, как было дело, он, скорее всего, назовет имя напавшего на него человека, и с тебя будут сняты все подозрения.

Разговаривая с Лиливином, Кадфаэль не спускал с него глаз, ибо невиновному его слова должны были принести огромное облегчение, для виновного же ничего не могло быть ужаснее того, что он сейчас сказал. И вот озабоченное лицо Лиливина постепенно просветлело, и в глазах у него засветилась робкая надежда. Вот это действительно было первым серьезным знаком того, что ему все-таки в чем-то можно верить.

— Мне это как-то не приходило в голову. Сказали, что он убит. Убитый человек не может свидетельствовать ни за, ни против. Если бы я знал, что он жив, я бы рассказал все как есть. Что же мне теперь делать? Я произведу плохое впечатление, когда сознаюсь, что раньше говорил неправду.

— Лучше всего для тебя будет, — сказал, немного подумав, Кадфаэль, — если ты предоставишь мне сообщить эту новость аббату не в качестве моего собственного открытия — ведь вещественное доказательство развеялось по ветру, — а как твое собственное признание. А если, как обещают, сегодня вечером появится Хью Берингар, на что я очень надеюсь, то ты сможешь сам рассказать ему всю историю целиком, без всяких умолчаний. Чем бы это ни кончилось, ты все равно сможешь провести здесь положенный срок, но уже с чистой совестью, и правда будет на твоей стороне.

— И все же, как мне кажется, вы не согласны, — сказал Хью Берингар, приподняв одну бровь, когда Кадфаэль провожал его обратно к воротам. — Притом не только по той причине, что ваш нежданный гость оказался таким молодым, изголодавшимся и беззащитным. Почему же вы так уверены, что не ошибаетесь? Ибо, насколько я понимаю, вы убеждены в его невиновности.

— Вы сами слышали его историю, — сказал Кадфаэль. — Но вы не видели, какое у него было лицо, когда я сказал ему, что к Уолтеру Аурифаберу может вернуться память. Лиливин поверил, что тот все вспомнит и сможет назвать имя нападавшего или опишет его лицо. Он так и просиял от надежды, словно ему обещали царство небесное. Навряд ли так повел бы себя виновник преступления.

Хью выслушал его со всей серьезностью и кивнул в знак согласия:

— Но ведь этот парень — лицедей, он хорошо умеет владеть своим лицом при любых обстоятельствах. Это не значит, что я хочу сказать про него что-то плохое, это умение — его единственное оружие. И сейчас он, наверное, изо всех сил старается придать себе совершенно невинное выражение.

— И вы полагаете, что меня очень легко провести, — сухо подытожил Кадфаэль.

— Нет, что вы! Однако нельзя забывать и о такой возможности.

Замечание Хью Берингара было совершенно справедливо, и мрачноватая улыбка, которую он через плечо послал Кадфаэлю, отнюдь не снимала остроту этого замечания.

— Хотя я готов признать, — продолжил Хью, — что вам не впервой идти против течения и что в конечном счете вы нередко оказывались правы.

— На этот раз я не одинок, — задумчиво сказал Кадфаэль. Перед его взором стояло нежное бледное личико Раннильт — девушки, похожей на эльфа. — Есть еще один человек, который верит в него еще больше, чем я.

За разговорами друзья уже подошли к арке ворот, за которыми протянулась дорога на Форгейт. День угасал, постепенно переходя в зеленоватые сумерки.

— Так вы говорите, что нашли то место, где парнишка собирался заночевать? — спросил Кадфаэль.